Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой

За Бартона Манкевичу пришлось уплатить бродвейским акулам огромную неустойку, словно без него играть короля Артура некому. Но таковы законы бизнеса – если есть возможность получить деньги, кто же от них откажется? Самому Ричарду тоже предложен неплохой куш: 250 000 долларов плюс сверхурочные, плюс создание всяческих условий для работы и жизни, например, неплохая вилла с полным штатом прислуги. Кстати, он делил эту виллу с Роди Макдауэлом, с которым мы снимались в «Леси», где я изображала хорошую девочку, а он – столь же благовоспитанного мальчика. Встретить приятеля на съемках «Клеопатры» очень приятно, хотя теперь он играл моего врага Октавиана.

– Лиз, это самая большая ошибка Октавиана и сценаристов фильма – убийство Клеопатры. Почему бы сценаристам нас не поженить?

Я хохотала:

– Роди, во-первых, нельзя столь откровенно перевирать историю, во-вторых, я не желаю твоей гибели в жизни, а не на сцене. Ты не представляешь, что такое Элизабет Тейлор!

Сам Бартон, которому уже осточертело ежедневно выходить в одной и той же роли и делать одинаковые королевские жесты в угоду публике, обставил свой уход из театра в Голливуд с помпой. Он распустил слух о королевском гонораре и немыслимых условиях, а больше всего о том, что без него фильм просто не получается. На Бродвее не дураки, там все прекрасно понимали, но сделали вид, что верят. Все знали, как болезненно относится Бартон к своей недооцененности, это действительно так, Ричарда не сумели оценить по достоинству ни до встречи со мной, ни после, ни даже после нашего расставания. Семь номинаций и ни одного «Оскара»! Конечно, позже бывало и больше, у того же Вуди Аллена номинаций какое-то немыслимое количество, но ведь были и статуэтки. А вот у любимца публики очаровательного сибарита О’Тулла та же история – только номинации. Он шутил:

– К счастью, процесс награждения идет, к сожалению, все время мимо…

Но тогда Бартону казалось, что все впереди, он же театральный актер, только-только пробующийся в кино.

Говорят, прощание ему действительно устроили грандиозное, не в смысле вечеринки, таковых и без ухода с Бродвея хватало, Ричард даже свою гримерку прозвал «Бар Бартона» из-за постоянных пьянок. Нет, прощались зрители, словно чувствовавшие, что долго не увидят любимого актера и не услышат его потрясающий голос. Овации в последний вечер были особенно бурными и долгими…

Позже Ричард в порыве откровенности признавался, что мир кино манил его славой (киношная куда больше театральной) и деньгами (гонорары звезд тоже несопоставимы). Поэтому, услышав предложение Манкевича сыграть Марка Антония за 250 000 долларов и всяческие удобства, не раздумывал.

Но все оказалось не так просто. Началось почти с истерики на примерке костюмов. Бартон, воспитанный в строгих понятиях мужского поведения горняков, считал голые мужские ноги неприличными и категорически отказывался от всяких тог или накидок, даже играя шекспировских героев. Костюмерам пришлось даже Гамлета одеть в штаны.

А тут Древний Рим и Древний Египет…

Манкевич, услышав требование Бартона «Тогу не надену! Терпеть не могу эти тряпки через руку!», согласно кивнул:

– Ни за что! Марк Антоний не болтун в Сенате, он воин, и одет будет соответствующе.

Чего уж там соответствующего ждал Ричард, могу только догадываться, но увидел он коротенькую солдатскую юбочку в складку, едва прикрывавшую то самое… заветное… Говорят, рык Бартона потряс Вселенную. Манкевич отреагировал спокойно:

– Ричард, или зрители валом станут валить в кино, чтобы посмотреть на твои мускулистые ляжки, или я ничего не смыслю в этой жизни.

– Но невозможно сделать лишнее движение, плавки и те видно!

– Никаких плавок.

– Ты хочешь, чтобы было видно то, что в плавках?!

И снова в ответ довольное спокойствие:

– Хм… можно. Так даже интересней.

Сколько бы ругани ни вылил Бартон на голову бедного Манкевича, режиссера это совершенно не смутило.

– Не делай лишних движений, а оператор не будет лежать с камерой на полу, вот и все. Зато твои великолепные ляжки восхитят кого угодно.

Я не понимала, чего он боится, мои собственные наряды, созданные Ирэн Шарафф, открывали грудь настолько, что тоже приходилось держать себя осторожно, дабы не оказаться топлес. Но мне это только помогало, добавляло царственных манер и медлительности.

Но переехать в Рим вовсе не значит получить в распоряжение волшебную палочку, как у феи, в кино, даже голливудском, ничего не делается само собой, разве только скандалы.

Манкевич режиссер умный и сразу понял, какой дешевкой получится фильм, если сценарий останется нетронутым. Мне тоже так казалось, играть очумелую от секса развратную бабу, вся жизнь которой делится между спальней и бассейном, а любовь больше похожа на животную страсть сексуальной маньячки, не хотелось совсем. Зрители легко отождествляют актеров с их ролями, получать еще и такую репутацию было просто опасно (тогда я не подозревала, что именно произойдет на съемках).