Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой

Но даже в Дагомее были не совсем приятные минуты. Несмотря на жару, Ричард много пил, а чем больше он пил, тем чаще срывался на мне. Я и сама не прочь закатить славный скандальчик с криками и даже легкой потасовкой, за которой следовало бурное примирение, в самом начале нашей семейной жизни так и было. Но за прошедшие со времени «Клеопатры» годы многое изменилось.

У Бартона были мрачные часы, когда он впадал в настоящую депрессию, вывести из которой могла только выпивка, причем выпивка в немилосердных объемах. Несмотря на ужасающую жару, Ричард пил виски и водку просто стаканами и бесконечное пиво во время съемки. Меня пугало то, что он пьет на жаре, то, что, напившись, становится мрачным и способен на оскорбления, которые трудно простить даже пьяному, а еще, что в таком состоянии он стал избегать меня. Не раз приходилось разыскивать мужа в местных барах.

Удрав в какой-нибудь вонючий бар, он часами читал там Шекспира нечаянным слушателем, которым было абсолютно безразлично, что именно Ричард произносит, нравился сам голос. Впервые обнаружив своего мужа на столе, с пафосом произносившим шекспировские строчки людям, которым было глубоко безразлично и творчество Шекспира, и его собственное, я проплакала до утра. Такой поступок явно показывал, как плохо Бартону, как он страдает и тоскует по сцене, по любым зрителям, даже таким, которые ни слова не понимают по-английски. А кто был виноват в его нынешней жизни? Получалось, что я.

Незвездные болезни звезды

Эта запись тебе в укор, Майкл. Чтобы ты понял, что умирать от передозировки обезболивающих стыдно. Дураки пусть мрут, это их дело, а тебе стыдно.

Вот слушай лекцию…

В такой переписке есть свои плюсы, я говорю, что хочу, а ты не можешь ни возразить, ни даже перебить. Надеюсь, что не слишком тебя замучила. Майкл, ты наверняка в раю, и моя прилипчивость – единственный минус этого благого места.

Интересная мысль: можно ли надоесть душе в раю, то есть если ей не давать покоя воспоминаниями на Земле, то сказывается ли это на пребываниях в райских кущах? Жаль было бы отравить райскую жизнь своими глупостями.

Но я вернусь к своим болезням.

Вот у тебя был геморрой? Нет, я не о надоедливых репортерах или ненормальных поклонниках, для которых главная радость в жизни – вырвать клок волос кумира, я о том гвозде в одном неприличном месте, что не дает ни сесть, ни лечь, да временами еще и кровоточит.

Не было! А если не было, значит, ты не знаешь худшей из болячек. Когда ковыряются в твоей голове, это страшно, очень страшно, вернее, страшно на такую операцию решиться, но хотя бы не стыдно. А показывать свою… да что там, буду называть вещи своими именами! Демонстрировать свою задницу доктору, чтобы он там ковырялся и что-то зашивал, а потом беречь ее, словно драгоценное колье, только бы не заливала кровью все вокруг… Слава Богу, не испытывал? И не надо.

А я испытала, кажется, все, что только возможно.

Монти Клифт однажды в шутку составил каталог моих болячек, я шутку приняла и потребовала от него вести список, пока жива я сама:

– Но, Монти, тебе придется жить долго, потому что в угоду даже такому лентяю, как ты, я не собираюсь сокращать собственное пребывание на этой грешной земле.

Не получилось, у Клифта были слишком серьезные травмы во время аварии…

Сама никогда не пыталась подсчитать, сколько раз побывала в больничной палате и на операционном столе. Кажется, если сделаю это, то следующий раз станет последним. Биографы потом посчитают. Надо только написать в завещании, чтобы не включали в этот список пластические операции, особенно липосакцию. Я их не скрываю и не стыжусь, но они все же по другому поводу. Страшная лентяйка, не любящая никакие упражнения и усилия, а еще обжора и сладкоежка, я предпочла выкачивать жир на операционном столе, не прикладывая никаких усилий. Но эти операции совсем другого порядка, у меня хватало и смертельно опасных недугов.

Однажды я сказала, что езжу на машине реанимации чаще, чем некоторые на такси. Вот это правда.

С чего все началось? Не помню своих болячек в детстве (хотя, кто их помнит?). Но на площадке я начала болеть с роли Велвет. Иногда приходит мысль, что непрекращающиеся хвори попросту плата за успех и счастье жить по-своему. Наверное, логика в этом утверждении есть. За все в жизни приходится платить, одни, как ты, расплачиваются одиночеством, другие, как я, болезнями. Ричард Бартон тоже платил неудовлетворенностью жизнью и пьянством.

Если посчитать дни, проведенные мной в госпитальной палате или просто в постели из-за болезни, то их может оказаться больше, чем всех остальных. Я понимаю, что такое положение дел может свести с ума любого мужа, недаром Ларри Фортенски попросту сбежал, стоило мне надолго засесть в ортопедическое кресло. Ларри был готов скучать рядом со стареющей (видишь, какая я откровенная!) звездой, терпеть моих собачек, мои капризы, мои бесконечные опоздания, но он не готов превращаться в мою няньку.

А кто готов?

Я болела все время, сколько играла в кино, и все время, когда уже не играла.