— Этак ты скоро всю Россию сделаешь грамотной,— усмехался император.
— А разве это не благо? Не цель? — отвечала Елизавета. — Разве плохо, если появится целый слой образованных людей, которые будут знать, что делать, как тебе же помогать просвещению империи, великой державы?
Александр улыбался, но деньги давал скупо: слишком уж больших расходов требовали и военное дело, и обветшавший морской флот, да и благотворительность Марии Фёдоровны не знала удержу.
Ей, матери, сын не отказывал ни в чём, хотя и знал, что большая часть сумм, выделяемых ей, оседает в карманах людей, назначенных на должности попечителей благоугодных заведений, воспитательных домов, больниц.
Елизавета предлагала выделять на школьное дело средства из содержания её двора, уменьшала расходы, связанные с приёмами, обедами, куртагами, ограничивалась небольшой свитой.
Александр соглашался с этим, но говорил:
— Разве тебе не нужно поддерживать престиж двора, не быть отстающей в смысле моды, нарядов и драгоценностей?
— Мне не надо многого, — отвечала Елизавета, — мне важно знать, что эти деньги пойдут на пользу всему нашему государству.
Не очень быстро исполнялись планы и мечты Елизаветы. Только в Казани и Харькове открылись университеты, в которые потянулись желающие получить образование на родине, им выплачивались средства, чтобы достойно завершать учёбу.
Но в самой столице никак не могло наладиться открытие университета: Елизавета считала, что необходимо пригласить сюда самых лучших преподавателей, чтобы университет стал образцом, а денег всё не находилось.
Зато были открыты педагогические институты, а потом настояниями Елизаветы были созданы Ярославский, Царскосельский и Нежинский лицеи...
Денег постоянно не хватало, и Елизавета подавала пример жертвователям: она вносила деньги из своих комнатных, а такие богачи, как Демидовы, Шереметевы, наследники князя Безбородко, Голицыны, поражались императрице и давали на народное образование значительно большие суммы, нежели она могла себе позволить...
Именно с Елизаветы, с её усилий, подкреплённых указами царя, началось в России государственное народное образование. Ей обязана Россия созданием училищ, школ, лицеев, университетов.
Но была у Елизаветы ещё одна заветная мечта. Все страны, все державы уже давно обзавелись своими собственными историями, начатыми с самых ранних времён и доведёнными до той современности, в которой жили их авторы.
И только в России не было целого свода исторических сведений, прочитав который русские могли бы знать всё о своей собственной истории.
Елизавета пригласила к себе модного в то время писателя, редактора и основателя журнала «Вестник Европы» Николая Михайловича Карамзина.
После довольно скромного обеда, на который Елизавета неизменно приглашала лишь самых близких людей — княжну Шаховскую, очень скоро ставшую ей близкой подругой, свою сестру Амалию да кое-кого из придворных дам, — Елизавета попросила Карамзина пройти в её библиотеку.
— Я хочу показать вам кое-что из старых хроник, летописей, — улыбаясь, любезно сказала императрица.
— Премного благодарен, — поклонился Карамзин.
Он всё ещё не понимал, почему его скромная персона вдруг заинтересовала императрицу. Вроде бы он не блистал в свете, работа в журнале не оставляла ему времени для светских развлечений.
— Вот посмотрите, — начала Елизавета, вынимая из тяжёлых чёрных книжных шкафов тоненькие книжечки и отдельные листочки, испещрённые рукописными литерами, старинным славянским шрифтом.
— Боже мой, — схватил их Карамзин, — да это же богатство!
Он стал разбирать старославянские литеры, вчитывался в строчки, которые всё ещё трудно было перевести на современный русский язык.
— Княгиня Ольга, — с уважением и почтением говорил Карамзин, — какая старина! Дреговичи, Олеговичи, Смиричи — какие названия, какие племена...
— Это наша история, — поддразнила его Елизавета. — Вы не находите, что никто не знает об этом, существуют только смутные слухи да устные легенды?
— Да, жаль, что у нас ещё нет своей собственной истории, — грустно протянул Карамзин, — жаль, что никто ещё не написал нашу, отечественную историю. Я с удовольствием прочитал бы такую книгу, да и каждый русский читал бы её, как святцы, чтобы знать, кто мы, откуда пошли.
— А почему бы вам не взяться за этот труд? — напрямик спросила Елизавета писателя.
— О нет-нет, я не могу, у меня журнал, у меня семья, я должен кормить её на свои скромные литературные заработки, — испугался Карамзин.
— И всё же мне кажется, что такая история прославила бы вас в веках, сделала бы ваше имя неотторжимым от русской истории. И вы были бы первым, кто рассказал бы нам о нас самих.
Карамзин с удивлением взглянул на императрицу. Они говорили на русском, но она немка — как же она причисляет себя к русским?
А Елизавета и не заметила, что оговорилась, для неё это было так же естественно, как то, что она живёт в России.
— О нет, я не могу, с сожалением произнёс он. — Конечно, это великое дело, но оно потребует колоссальных сил, изучения всех этих летописей, архивных документов, это труд не одной жизни.