Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

«Буде найден способ отклонить принца от приезда его с супругою сюда, вы сделаете доброе дело, которое отвратит многие разные неудобности. Подобная поездка, по крайней мере, совсем излишня. Вы знаете нашу публику и неумеренное её суждение — малейшее чего в отце не понравится, останется в мыслях и речах и в переговорах и послужит противу, нежели для дочери...»

Знала Екатерина свой двор, знала все сплетни и интриги и заранее находила неудобным приглашать принца Баден-Дурлахского.

«У меня к их матери (Амалии. — Прим. авт.) всегда была особенная привязанность, а у неё — и мне это известно — к России и ко мне. Я рада усердию, проявленному ею, дабы облегчить ваши начинания и сгладить сложности в вопросе перемены религии, — так писала она Румянцеву. — Трудность, возникшая по поводу поездки их матери, не могущей оставить своего супруга и привезти ко мне своих дочерей, как вы и сами предвидели это, сама по себе настолько несущественна, чтобы не суметь её устранить. Я желала бы видеть принцесс здесь уже сейчас, когда возраст одной и другой таков, что подходит для привыкания к стране, в которой одной из них предназначено провести всю оставшуюся жизнь, а другой — обустроиться соответственно её происхождению.

Содержание их и обеспечение будет производиться из моих расходов, — это само собой разумеется и ни у кого не должно вызывать сомнения...»

Привезти принцесс должны были вдова Андрея Шувалова и камергер Стрепетов.

Екатерина Петровна Шувалова была родственницей тех знаменитых Шуваловых, которые сделали своё состояние и огромное богатство ещё при Елизавете. Их соляная монополия давала им в руки такие деньги, что эта семья стала одной из богатейших в России. Налог на соль, который они ввели, тяжким бременем лёг на весь народ. Недаром, когда скончался один из основателей этой династии, простые люди бросали на его гроб соль в виде протеста против поборов.

Но Екатерина не преследовала Шуваловых: «что их, то их», мудро решила она. Она знала также, что Иван Шувалов был крупным меценатом и тратил большие средства на Академию наук, поддерживая и поощряя учёных. А одного из Шуваловых даже взяла к себе в секретари, и вся её блестящая переписка с Вольтером, в сущности, была творением его рук, хотя и сама Екатерина не чуждалась занятий литературой, а уж её корреспонденции могли бы позавидовать и самые знаменитые и самые плодовитые писатели того дальнего века.

Впрочем, она чаще всего писала с большими ошибками, а по-французски и вовсе выражалась грубовато, почти что на жаргоне парижских улиц. Так, во всяком случае, научила её воспитательница, мадам Кардель, и Екатерина не считала нужным переучиваться. Зато теперь она владела русским не хуже своих вельмож и простолюдинок, хоть и писала тоже с большими орфографическими ошибками. Выражалась она по-русски всегда неприхотливо и ясно, и целая куча пословиц и поговорок украшала её речь.

Екатерина Петровна отлично знала всю подноготную двора, могла с каждым поговорить на его родном языке — будь то французский, немецкий или русский. А уж интриги плести была мастерицей.

Но мысли о сопровождающих уже надо было выбросить из головы: императрицу ждали иностранные дела, её заботой был третий раздел Польши.

Матери и отцу Александра Екатерина даже не показала портретов Луизы и Фридерики — не стоило озабочивать прежде времени Марию Фёдоровну, всё ещё ревновавшую Павла к памяти умершей жены, и Павлу не надо было видеть баден-дурлахскую принцессу раньше положенного.

Приедет — увидят. Что сделано, то сделано, не посмеют же они вымолвить и слова о заботах Екатерины. Вот только холодность Александра по отношению к портрету несколько насторожила её...