Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

Но очень скоро они должны были уйти со своих почётных постов: слишком уж разнились их воспитание и понятия о долге и чести с понятиями Александра и Константина.

Однако Адам Чарторыйский подружился с великим князем Александром, и хотя теперь не занимал никакой должности при дворе, но был им обласкан. А высказанные Александром убеждения изумили Адама.

Великий князь признался Адаму, что ненавидит деспотизм, в каком бы виде он ни проявлялся, что он восхищённо следит за успехами французской революции и желает ей всяческого успеха.

«Он сказал мне, — писал позднее Адам, — что нисколько не разделяет воззрений Кабинета и двора, что он далеко не одобряет политику и образ действий своей бабки, что все его желания были за Польшу и за успехи её славной борьбы, что он оплакивал её падение. Говорил он и о Костюшко, которого называл великим человеком по своим добродетелям и потому, что защищал дело правды и свободы».

Не знала о мыслях Александра только августейшая бабка, иначе за одно лишь письмо другу Кочубею не поздоровилось бы и любимому внуку:

«Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде тех низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах и медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места. Одним словом, мой любезный друг, я сознаю, что не рождён для того высокого сана, который ношу теперь, и ещё менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом. В наших делах царит неимоверный беспорядок. Грабят со всех сторон, все части управляются дурно. Порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправить укоренившиеся в нём злоупотребления? Это выше сил человека не только одарённого, подобно мне, обыкновенными способностями, но даже и гения, а я постоянно держался правила, что лучше совсем не браться за дело, чем исполнять его дурно...»

О многом беседует Александр с Адамом Чарторыйским, они становятся такими закадычными друзьями, что младший брат Александра, забияка Константин, даже ревнует обожаемого брата к поляку.

Впрочем, стоит и задуматься над этим письмом Александра. Так ли уж выношены и выстраданы им эти слова, не кокетничает ли он ими, просто повторяя чужие мысли? Где, когда заметил он, что все части империи управляются плохо, порядка нет нигде? Он видел при дворе у бабушки лишь блеск золота и бриллиантов, видел людей, но не мог же он в свои шестнадцать ребяческих лет глубоко проникнуть в политику своей великой бабки, он, который с малых лет впитал в себя дворцовые интриги?

Екатерина оторвала его с пелёнок от родителей, но каждое воскресенье вместе с Константином он приезжал к отцу и матери к обеду и наблюдал эти два двора, такие непохожие, такие разные.

У бабушки блеск, роскошь, во всём показное величие и щедрость, особенно в отношении Платона Зубова. Для него ничего не жаль. Ничего не жалко и для них, любимых внуков, с ними у неё вообще особые отношения: она играет с ними, как девчонка, бегает взапуски, а когда невмоготу — садится и любовно смотрит на них. Её они не стесняются, ей рассказывают всё, ну если не всё, то особо ловкие проделки.