Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

И сама наследница престола, её мать, не выдержала взятой на себя роли строгой матери. Она бросилась вниз по ступеням, не обращая внимания на недоумевающий взгляд мужа.

Они встретились на самой середине широкой лестницы, обнялись, покрыли поцелуями лица друг друга. Рыдания сдавили горло Луизы, она не могла ни говорить, ни кричать. И мать душила её в объятиях, словно предчувствуя, что никогда не увидит свою любимую дочку, будто провожая её в последний путь...

— Мадам, — услышала Амалия холодный голос супруга, — будьте мужественны...

И им пришлось разомкнуть кольцо своих рук, высушить слёзы и продолжить это маленькое путешествие: Луизе — вниз, Амалии — наверх.

Больше Луиза не оборачивалась. Она постаралась достойно вступить в полутьму кареты, поддержать за руку Фрик, впорхнувшую вслед за ней, едва кивнуть Екатерине Петровне, грузно влезшей вслед за лёгкими девочками.

Фридерика сразу прильнула к открытому окошку, а Луиза сидела, строго выпрямившись, и только старалась удержать слёзы. Если бы статс-дама Шувалова догадалась приобнять Луизу, прижать её к широкой пышной груди, девочка разрыдалась бы, но сохранила бы на всю жизнь тёплое чувство к этой толстой рыхлой женщине.

Но Шуваловой пока что не было дела до эмоций девочек, она тяжело отдувалась и, высунувшись в открытую всё ещё дверцу, крикнула груму, сидевшему высоко на козлах кареты:

— Пошёл!

Чуть слышно скрипнули колёса, зашуршал под ними гравий подъездной аллеи дурлахского дворца, мелькнули в окошке железные узорчатые ворота, пошла кружить вокруг кареты зелёная темнота окрестного парка, и вот уже ворвались в окошки узкие лучи солнца, и заплясали в них пылинки, и карета покатила в далёкую, холодную и мрачную Россию.

Просторная карета легко покачивалась на широких ремнях стародавних рессор, словно люлька младенца, и очень скоро голова мадам Шуваловой, строго причёсанная, обрамленная серым плоёным чепцом, тихонько склонилась на необъятную грудь, а нос опускался всё ниже и ниже.

И вдруг она всхрапнула и проснулась сама от этого звука, сонно огляделась, снова увидела только печальные лица девочек-принцесс, не обратила внимания на весёлое веснушчатое лицо горничной Гретхен, заботливо опекавшей своих хозяек, силилась держать глаза открытыми, но веки опускались помимо её воли, и качка кареты заставляла её задрёмывать, изредка всхрапывая и резко просыпаясь от собственного храпа.

Гретхен, молоденькая и услужливая немочка, горничная Луизы и Фридерики, едва сдерживала смех, искоса кидала весёлые взгляды на пышную мадам Шувалову и слегка улыбалась розовыми полными губами.

Скоро и Фридерика присоединилась к ней, обе они следили глазами за мадам, мигали друг другу и бесшумно хохотали, едва лишь Шувалова задрёмывала и всхрапывала, как застоявшийся конь.

Луизе было не до их смешливой наблюдательности, она то и дело подносила к глазам крохотный батистовый платочек, но не отирала глаз, помня наставление матери — лучше удержать слёзы или дать им скатиться по щекам, чем тереть глаза: покрасневшие, они выдадут состояние души.

Изо всех сил старалась она справиться с этими непрерывно появляющимися слезами. И откуда только берутся они и почему всё время накатываются и накатываются на глаза? Она досадливо встряхивала головой, смигивала, а то и просто прикрывала веки, а слёзы всё текли и текли.

Так сквозь пелену слёз Луиза взглядывала в окошко, не улавливала разницы в окрестностях, видела лишь буйную растительность конца лета, квадраты созревших злаков, свежую зелень скошенных лугов.

Ничто не было ей интересно...

Ночлеги господин Стрепетов устраивал очень несложно: в доме, заранее оповещённом о прибытии высоких гостей, освобождалось несколько комнат, русские пуховики принимали в своё лоно худенькие тела девочек, а круглые столы с неудобными высокими стульями манили красотой изысканных яств.

Везде, по всей Европе, были у русских свои дома, свои пристанища, и Стрепетов неизменно объезжал крупные города, свято исполняя наставления императрицы — избегать больших приёмов, останавливаться где-нибудь инкогнито, не напоминать никому, что в Петербург везут невесту для двора.

Даже в Берлине принимал их не король Фридрих, который в бытность Екатерины невестой усаживал её за свой стол. И здесь дело ограничилось домом посланника, где всё было просто и нисколько не подходило для гостей высокого ранга.

Рядом с комнатой девочек всегда спала мадам Шувалова, наверное, и пушки не могли бы её разбудить. Храп её отдавался в ушах Луизы, она пыталась закрывать дверь в смежную комнату, чтобы не слышать этого храпа, но после одной такой попытки оставила свои усилия: мадам Шувалова сделала ей внушение, предупредив, что закрытие двери беспокоит её, не совместимо с этикетом и ни в коем случае не может быть допущено.