Елизавета I

Это отрывисто бросил Бэрли, которому не терпелось вернуться домой и лечь спать. Кемпиона поспешно вывели из комнаты и отвели через парк на пристань. В плывущей по тёмным водам реки лодке он опустился на колени и стал безостановочно молиться, ощущая, как на него нисходит блаженное чувство необычайного умиротворения.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Все окна в комнатах королевы были распахнуты настежь, однако стояла невыносимая духота; в парке всё засохло, его вымощенные булыжником дорожки и каменные скамейки были так раскалены, что к ним было не прикоснуться, и даже с реки не дул ветерок. На памяти Елизаветы это было самое жаркое лето. Едва в Лондоне стали заметны первые признаки приближения летних эпидемий, она покинула Уайтхолл, а затем переехала из Гринвича в Хэмптонкорт. Это была её любимая резиденция; она очень любила богато украшенные здания из красного кирпича, просторные дворы и высокие залы, из которых открывался замечательный вид на реку и парки. Особенно королева любила аптекарские огороды и часами просиживала там с придворными дамами за вышивкой в тенистой беседке, где сладко и пряно пахло лекарственными травами. В тот день жара сделала её слишком раздражительной, чтобы отправиться на прогулку; такая погода расстраивала ей нервы и портила сон, и тем не менее она упрямо не желала позволить себе или своим придворным одеться полегче. Она сидела у самого окна, зашнурованная в платье из фиолетового атласа; его лиф, сплошь расшитый бисером и аметистами, казался усталым плечам Елизаветы тяжёлым, как стальная кольчуга. Голова, прикрытая золотисто-каштановым париком, болела; свои собственные волосы, седые и редкие, она открывала только в спальне, перед сном, и изо всех сил скрывала признаки возраста под ещё более роскошными нарядами, разноцветными париками и слоем белил и румян, для нанесения которых требовалось около двух часов дважды в день.

Рядом с ней сидела леди Бедфорд, которая обмахивала её веером, от этого Елизавете стало ещё хуже, и вскоре она отрывисто приказала ей прекратить. Она кричала на своих фрейлин; когда они ошибались или выводили её из себя, била их по щекам. Они её боялись и ненавидели, а она ненавидела их, потому что они были молоды, а её старых прислужниц оставалось всё меньше. Леди Дакр не стало уже давно, а Мэри Сидней умерла от лихорадки лишь несколько месяцев назад. Теперь вокруг себя королева видела молодые, свежие лица; этих женщин она помнила ещё маленькими девочками. Они улыбались и хихикали, всё время напоминая ей об её ушедшей молодости и с завистью наблюдая, как вокруг неё толпятся молодые мужчины. Будучи сама девственницей, Елизавета постоянно упоминала в разговорах о том, как важно сохранять чистоту и непорочность; она проявляла недовольство при виде чужого флирта и приходила в ярость, когда при ней упоминали о чьём-либо браке. Никому не было позволено наслаждаться плотской любовью, в которой королева отказала себе, — она монополизировала время и внимание всех мужчин при дворе. Расставшись с Алансоном, она считала для себя личным оскорблением видеть чужое счастье, и её мучили подозрения, что она выглядит просто смешно.

Она была эгоистична, требовательна и чрезмерно ревнива; порой презирала себя за слабость и неспособность обойтись без лести, но казаться юной и желанной стало для неё жизненной необходимостью. Без этого она не могла стоять, не сгибаясь, на той вершине, на которую взошла, а сойти с неё в пятьдесят лет Елизавета не смогла бы, даже если бы и захотела.

Она взглянула на самую молодую и красивую из своих новых фрейлин, Элизабет Трокмортон:

   — Иди к клавесину и сыграй что-нибудь!

   — Слушаюсь, ваше величество. — Бесс Трокмортон сделала реверанс и села к инструменту; минуту поразмыслив, она стала играть деревенскую мелодию, которая, как ей было известно, нравилась королеве. Она играла хорошо, но не слишком: Маргарет Ноллис как-то справилась с пьесой, которая показалась самой Елизавете чересчур сложной, и с тех пор та не подпускала её к клавесину на пушечный выстрел.

Отвлёкшись под влиянием музыки от мыслей о своём одиночестве, Елизавета вспомнила о родственнике своей придворной дамы, красивом и обаятельном Николасе Трокмортоне, которого хотела приблизить к себе. Ей вспомнился день, когда к ней пришёл Уолсингем и показал документы, которые доказывали, что Трокмортон — католик, замышлявший убить её и провозгласить королевой Англии Марию Стюарт. Трокмортон умер страшной смертью, предназначенной изменникам, но при раскрытии его заговора обнаружилась неприятная истина: всё больше образованных молодых людей высокого происхождения обращаются в римскую веру и становятся приверженцами королевы-узницы Марии Стюарт.