Елизавета I

В сорок три года Мария Стюарт была больна ревматизмом и не могла ходить без палки, её прекрасная фигура постепенно расплылась, а волосы поседели. Это была старая, усталая, озлобленная женщина, от красоты которой не осталось практически ничего, кроме удивительных переменчивых карих глаз. Она провела в заточении почти восемнадцать лет и впервые осознала, что ей не выйти из тюрьмы живой. Враги восторжествовали над ней при жизни, но, возможно, ей всё-таки удастся вырвать из их рук победу уже после смерти. Когда Марию Стюарт перевозили из Татбери, некоторые из её слуг уволились. В присутствии своего секретаря Нау и фрейлины Мэри Сетон шотландская королева составила завещание и показала его помощнику Нау, который вскоре должен был отправиться во Францию.

— Ступайте в Париже к епископу города Глазго, — сказала Мария, — и скажите ему, что вы видели мою последнюю волю. Я официально лишаю своего сына Иакова прав на английский трон и объявляю своим наследником испанского короля. Скажите епископу, чтобы он известил короля Филиппа об этом, а также о том, что я дам этому письменное подтверждение, как только найду способ пересылать на волю письма.

Теперь, думала Мария Стюарт, пристально глядя на огонь в камине своих покоев в Чартли, если я умру, самый заклятый враг Елизаветы получит права на её корону. Теперь Филипп нападёт на неё; ничто не в силах его удержать. А если он победит, то двинется на Шотландию, где правит мой подлый сын...

Она заметила, что за ней наблюдает Сетон, и улыбнулась. Бедный Сетон; Сртон, который всё время чем-то обеспокоен, который старается ободрить её, когда она впадает в уныние, и утешает во время приступов бессильного гнева, который часами сидит рядом с ней, когда она, плача, вспоминает прошлое. Она любит Сетона; она любит Нау и его помощника Керла; она любит спаниелей, которые сидят у её ног, а по ночам спят с ней в постели. Но это мелкие и обыденные чувства, их недостаточно, чтобы оградить её от мучительных сожалений и разочарований. Самоотверженная верность этих существ не может вознаградить её за предательство Дарнли, Босуэлла, брата, а теперь и сына. Судьба жестоко обошлась с Марией Стюарт, так щедро одарив её поначалу, поманив ослепительными надеждами и заставив затем смотреть, как эти надежды одна за другой гаснут среди измены, насилия и крови. Мария Стюарт не смирилась и не успокоилась, она была не в силах простить своих врагов, живых или мёртвых; она могла утешиться, лишь попытавшись нанести им удар хотя бы из могилы.

Уолсингем не заметил стоявшего перед ним человека и ещё некоторое время продолжал писать. Когда тот переступил с ноги на ногу и кашлянул, секретарь королевы окинул его холодным взглядом.

   — Полагаю, никто не видел, как вы прибыли сюда, господин Гиффорд.

   — Ни одна душа, сэр Фрэнсис. Все полагают, будто я нахожусь в деревне Чартли; перед тем как отправиться сюда, я сказался больным.

Карие глаза Гиффорда избегали взгляда секретаря — он смотрел в стену. У него всегда был бегающий взгляд, а сейчас он особенно нервничал. Впервые он встретился с главой шпионского ведомства Елизаветы, будучи арестован за пропаганду католицизма, и ему так и не удалось избавиться от страха перед Уолсингемом. Гиффорд не отличался храбростью, а убеждения для него по сравнению с природной страстью к интригам были чем-то второстепенным. Он легко пожертвовал своими взглядами ради спасения жизни и поступил на службу к королеве. Он не отличался благородством, но был способным шпионом и давно преодолел угрызения совести, предавая тех, кто доверял ему, будучи в неведении о том, что он переметнулся на сторону врага. Уолсингем выбрал его своим агентом, и Гиффорд понимал: от успеха ловушки, которая готовилась для Марии Стюарт, зависит, получит ли он окончательное прощение или нет.

   — Каковы ваши успехи? — спросил Уолсингем.

   — Я дал королеве способ передавать письма на волю, — ответил Гиффорд. — Я сговорился с дворецким сэра Эмиаса Паулета, и он согласился провозить бумаги в бочонке с пивом, запас которого в доме, где её содержат, пополняют еженедельно. Я сказал дворецкому, что служу вам и что от его благоразумия зависит его жизнь. Первое письмо было от меня, она получила его две недели назад, и я привёз с собой её ответ.

Уолсингем прочёл поданную записку; она содержала лишь благодарность и просьбу соблюдать осторожность. Мария Стюарт просила связаться с Морганом, её доверенным лицом в Париже, и передать ей его ответ.

   — Вы многого добились, — сказал секретарь. — А Морган вам ответил?

   — Именно так. — Гиффорд положил на стол пакет. — Я его вскрыл, сэр Фрэнсис, но так, что никто не заметит повреждённой печати.

Уолсингем медленно прочёл письмо. Забыв на минуту о стоящем перед ним соглядатае, он вдруг издал негромкое торжествующее восклицание, а когда поднял глаза на Гиффорда, его тонкие губы всё ещё улыбались.