Елизавета I

Предсказать поступки Елизаветы было решительно невозможно; ещё недавно Сесил благодарил Бога за то, что она не поспешила навстречу своей кузине с распростёртыми объятиями. Мария Стюарт появилась в северной Англии и, прежде чем направиться в Лондон, попросила у своей царственной сестры предоставить ей некоторые предметы первой необходимости. И внезапно, едва ли не на глазах людей, перед которыми Елизавета защищала Марию и высказывала ей сочувствие, в английской королеве произошла разительная перемена. Её бледное лицо стало ещё белей, его резкие черты ещё более заострились, чёрные глаза прищурились, а губы сжались в ниточку. Теперь Елизавета напоминала принюхивающуюся лисицу, которая учуяла у себя в норе раненую таксу — такая же настороженная и беспощадная. На мольбу Марии Стюарт снабдить её одеждой она ответила тем, что прислала ей ворох грязных нижних юбок и отрез рваного бархата и запретила приближаться к Лондону без своего личного разрешения.

Елизавета ни на мгновение не позволяла себе упустить из виду шотландскую королеву, хотя их разделяло много миль: Сесил приносил ей донесения о демонстрациях населения северной части Англии в поддержку Марии Стюарт и сообщал, что дворяне католического вероисповедания быстро превращают дом королевы-изгнанницы в место паломничества. Он никак не комментировал эти сообщения; объяснять, насколько оскорбительно для Елизаветы такое поведение Марии Стюарт, не было нужды. Сесил знал свою госпожу, и ему было хорошо известно, что в борьбе за любовь своего народа она так же не терпит соперников, как и в личных делах. Она использовала привязанность своих подданных к себе в качестве оружия против своего совета и парламента; если ей нужно было поступить вопреки желанию обоих этих органов, ей достаточно было появиться на улицах любого города во время поездки по стране и указать на толпы людей, которые приветствовали её радостными криками.

Теперь они радуются появлению кого-то другого — женщины, которая моложе и красивее, чем она, и чья трагическая судьба, овеянная романтическим ореолом, вызывает к тому же всеобщее сочувствие. До сих пор Елизавета имела возможность общаться лишь с населением той части своей страны, где безраздельно господствовал протестантизм. Не прошло и нескольких недель, как она узнала, что не может так же безусловно полагаться на её северную часть, где старая вера, несмотря на обрушившиеся на неё в последнее десятилетие репрессии, сумела сохраниться. Религиозные соображения не были для неё оправданием; напрасно Лестер растолковывал ей, что на людей королева, которую они видят своими глазами, производит большее впечатление, нежели манифесты женщины, о которой они не знают ничего, кроме её имени. Гнев не позволял ей здраво рассуждать, но при этом она не настолько утратила способность трезво оценивать ситуацию, чтобы дать себя убаюкать логическими объяснениями. Лестер мог предложить ей, как поступить — именно о таком решении мечтали и Сесил, и другие её советники, но не решались высказать свои соображения вслух: почему бы не внять мольбам эмиссаров лорда Муррея и не выдать Марию Стюарт её мстительным подданным в Шотландию? И были моменты, когда Елизавета клялась: ради того, чтобы избавиться от Марии, а также от внутренних раздоров, обнаружившихся с её прибытием в Англию, стоит пойти на то, чтобы умертвить её — всё равно, какими средствами, — даже если за это её осудит мировое общественное мнение. Однако в то время как шотландцы настаивали на том, чтобы Елизавета выдала их врага, ей связывали руки французский и испанский послы, которые требовали у английской королевы гарантий, что та не обманет доверия, оказанного ей её кузиной. Франция была готова предоставить Марии Стюарт убежище, а Филипп Испанский просил выдать её Испании под его личную ответственность. Когда французы получили сведения о том, что наследницей английского престола заинтересовался испанский король, они дали понять: если Елизавета не сможет удерживать Марию Стюарт от дальнейших безрассудных шагов, для них будет предпочтительнее, чтобы та погибла от рук собственных мятежных лордов.

Елизавете вспомнилась шахматная метафора, которую она высказала несколько лет назад в разговоре с Сесилом; тогда фигуры на доске были только расставлены и казалось, что силы соперниц равны. Теперь, когда Белая королева оказалась у них в руках, игра закончилась. Голоса со стороны Франции или Испании можно заставить умолкнуть очень простым способом: превратить Марию Стюарт в заложницу. Елизавета ответила на просьбу Муррея отказом и, со своей стороны, обещала не выпускать Марию ни во Францию, ни в Испанию, а заодно перестала притворяться, будто её кузина живёт у неё в гостях, приказав силой переместить её с севера Англии, где она была под защитой северян-католиков, в замок Болтон и отдать на попечение графа Шрусбери. А в декабре того же года Елизавета разрешила и финансовые затруднения, захватив в Ла-Манше следовавшие в Испанию корабли, груженные золотыми и серебряными слитками.