Елизавета I Австрийская

Франц Иосиф, со всех сторон слышащий лишь плохие новости о своей супруге, наконец, посылает в Биарритц своего лейб-медика, доктора Керцля, с целью узнать правду о состоянии здоровья Елизаветы. По прибытии доктор интересуется образом жизни императрицы, лечением в Карлсбаде, которое ей никто не прописывал, странным питанием, о котором его информируют многие источники, и это его пугает. Он тут же запрещает ей пить воду Карлсбада и настаивает на том, чтобы императрица побольше ела и принимала бы немного вина.

Император, желая повлиять на супругу, чтобы она прислушалась к советам врача, пишет[528] ей письмо с увещеваниями: «Хотя ты столь подвержена настроениям вселенской скорби, ты все лучше осваиваешься с работой при шуме моря и реве шторма, но я надеюсь, что плохая штормовая погода внушит тебе отвращение к нахождению в Биарритце, и ты в скором времени вернешься в Кап Мартин… Я опасаюсь, что ты не согласишься следовать совету доктора Керцля и будешь продолжать подрывать собственное здоровье, которому в скором времени уже ничто не сможет помочь. К сожалению, я не могу ничего сделать, как только просить тебя ради меня и Валерии поберечь себя, жить по предписанию доктора Керцля и, прежде всего, нормально питаться…»

Но лейб-медик лишь внушает императрице страх. Некоторое время она следует его советам и больше не изнуряет себя длительными прогулками. Ее настроение улучшается, что и констатирует сопровождающая ее придворная дама — баронесса Мария Сенней. Но императрицей все еще владеет идея фикс об излишнем весе. Она взвешивается трижды в день. Это страшно раздражает доктора Керцля: «Если бы не было этих проклятых весов! Черт бы побрал того, кто посоветовал ее величеству это вечное взвешивание!» Хорошее настроение вновь покидает императрицу. А через некоторое время возвращается и меланхолия, письма Елизаветы к императору свидетельствуют об этом. «Ты не должна погружаться в это печальное настроение, — пишет Франц Иосиф[529], — ты не должна так отдаляться от людей, ведь потом будет гораздо труднее вырваться из этого одиночества. Грек и баронесса Сенней непременно были бы для тебя приятным обществом».

Императрица, после Биарритца с его штормами, очень рада Ривьере, куда прибывает 19 января 1897 года и где надеется встретиться с императором. «Не мог бы ты в этом году приехать на четыре недели, — пишет она, — это успокоило бы мою душу и улучшило здоровье? Ведь многие монархи подолгу отсутствуют… Я надеюсь, моя подруга получит новогоднюю телеграмму, если не указан номер дома. Пожалуйста, пошли мне точные номера домов известных тебе улиц — Нибелунггассе, Глориеттегассе и «Феличита» (виллы). Я хочу поставить на эти номера в казино»[530].

Пребывание в Кап Мартин находится под знаком постоянно меняющегося настроения, полностью зависящего от здоровья императрицы. Елизавета вновь принимается за лечение, пьет пилюли, содержащие серу и железо, нервничает и отстраняет с занимаемой должности очередного грека, постоянно проигрывающего в казино Монте Карло деньги. Некоторое время проходит без грека, и Елизавета пребывает в одиночестве. В заботе о ней Франц Иосиф посылает на Кап Мартин не только своего лейб-медика, но и семью Франца Сальватора. Валерия находит свою мать бледной, похудевшей, слабой и уставшей. Елизавета просит написать императору, что в этом году она не сможет взять на себя представительские обязанности. Наконец, приезжает и сам Франц Иосиф. Он поражен ужасным состоянием своей супруги, в котором застает ее. Императрица отказывается от нормального питания. Если кто-то просит ее что-нибудь съесть, это тут же приводит к нервному срыву. Валерии кажется, что мать еще безутешнее, чем в самые плохие времена. Ее образ жизни — не что иное, как внешнее выражение раздражительности. Императрица должна меньше ходить, больше спать и есть, а она делает совершенно противоположное. Если в ближайшее время ничего не изменится, то это может привести к опасным последствиям.

Глубоко в душу Валерии проникают слова о жизни и смерти, Боге и судьбе, сказанные ее матерью в самые горькие часы. Сначала она хотела, чтобы ее тело после смерти было опущено в море. Позднее она говорит: «Когда я умру, похороните^-меня у моря». Теперь же она видит свое место рядом с сыном: «Я стремлюсь только к тому, чтобы лежать в хорошем большом гробу, и найти покой там, где наверху есть окошечко, через которое в склеп заглядывает зелень и свет, и где можно услышать чириканье воробьев. Большего я не жду и не желаю».