Елизавета и Маргарет. Частная жизнь сестер Виндзор

Маргарет, очевидно, знала, что сестра готова ждать нужного момента для благоприятного решения родителей. Кроуфи отмечала, что «между сестрами не существовало секретов. Однажды Маргарет зашла в мою комнату и принялась по своему обыкновению вертеть в руках разные вещи, брала их в руки, рассматривала и ставила на место. Затем она опустилась на колени на коврик перед камином и внезапно спросила: «Кроуфи, вам нравится Филипп?» «Очень», – ответила я. Маргарет возразила: «Но он же не англичанин. Это имеет значение?» «Он прожил здесь всю свою жизнь», – сказала я. Долгое время она молчала. А затем очень мягко сказала: «Бедная Лил, ничего не может себе позволить. Даже любви!»¹⁴ Этот разговор доказывает, что, несмотря на свою ревность и обиду по отношению к сестре, Маргарет сильно ей сочувствовала и желала счастья.

Кардинальные перемены произошли летом того года в Балморале. Однажды в сентябре на охоте Елизавета терпеливо выслеживала и в конце концов уложила королевского оленя-самца с «короной» в 12 отростков. Вполне символично, ведь на это знаменательное лето она наметила себе еще одного королевского самца. Она с нетерпением ожидала разговора между принцем Филиппом и королем, который должен был состояться в отцовском кабинете. На этой исторической встрече Филипп официально попросил у короля руки его дочери. Король ожидал этого разговора и после обсуждения с женой неохотно дал свое согласие. Но оговорил определенные условия. Он подчеркнул, что Елизавета еще очень молода для принятия такого важного решения, и настоял на том, чтобы пара подождала «по крайней мере полгода, а может, и больше, прежде чем событие будет объявлено официально»¹⁵.

Потом пара пошла на прогулку по холмам и вересковой пустоши, и там, под меланхоличный свист одинокого кроншнепа, Филипп сделал предложение. Елизавета дала согласие. Однако планов относительно оглашения не было, несмотря на большой интерес прессы. Газеты подняли такую шумиху, что в сентябре 1946 года Букингемский дворец выпустил официальное заявление, отрицающее помолвку.

В конце войны королевская семья получила приглашение посетить Южную Африку от политически умеренного правительства во главе с премьер-министром Яном Смэтсом. Король понимал, что предстоит скорое прощание с семейной «четверкой», и решил, что в путешествие на срок 14 недель отправится вся семья. Исторический визит, намеченный на зиму 1947 года, рассматривался и как средство подбодрить болеющего короля, и как возможность поблагодарить южноафриканский народ за поддержку во время войны. Придворные уверяли удрученную принцессу Елизавету, что ее пригласили не просто составить компанию родителям и совсем не для того, чтобы разлучить с Филиппом. В день ее 21-го дня рождения, который приходился на 21 апреля 1947 года, незадолго до окончания визита, ей предстояло произнести в Кейптауне одну из самых важных речей в своей жизни. Ее тема – приверженность монархии и недавно образованному Содружеству наций. Этот союз тоже мог рассматриваться как своего рода брак, однако не того рода, к которому она стремилась.

Турне оказалось последней поездкой короля за океан и последней возможностью ухватиться за иллюзию нерушимой семейной сплоченности, прежде чем публично объявить о помолвке дочери. Позже он признавался дочери: «Я так хотел, чтобы ты поехала в Южную Африку. Наша семья, наша четверка, «королевская семья» должна остаться вместе»¹⁶. Более того, и король, и королева считали, что поездка даст возможность Елизавете еще раз подумать о своем романтическом будущем безо всякого внешнего давления. Как заметил один придворный, «сомнения не оставляли ее родителей. Они не говорили «ты должна или ты не должна выходить за принца Филиппа», но спрашивали: «Ты считаешь, что тебе следует за него выходить?» Ей ничего не навязывали. Король с королевой, в сущности, сказали: «Поедем с нами в Южную Африку, а потом решай»¹⁷.

Семья осознавала важность визита в Южную Африку, но для Елизаветы он означал отсрочку официального объявления помолвки до возвращения в мае, то есть через девять долгих месяцев. Решение отца прибегнуть к тактике проволочек расстроило Елизавету. Она впала в депрессию, совсем для нее нехарактерную. Дочь оставалась тверда в своем решении, но родители проявляли нерешительность, и поездка в Южную Африку рассматривалась ими как проверка чувств влюбленных. Даже Маргарет проявляла нетерпение, говоря Кроуфи: «Помолвка Лилибет затягивается на века»¹⁸. Но у пары не было выхода, как только согласиться на этот срок, особенно принимая во внимание тот факт, что принцу все еще предстояло пройти процедуру натурализации.