Но все усилия Блаунта оказались напрасны; тщетно он пытался подкупить присяжных. Это были сельские жители, хорошо знавшие Эми Дадли; все любили её за кроткий нрав и милосердие. Но фактам было нечего противопоставить, кроме слухов и подозрений, а доказательств того, что Эми была убита, обнаружить не удалось. Наиболее очевидным вердиктом, который снял бы с Дадли все подозрения, был бы вердикт о самоубийстве. Однако абингдонские присяжные не захотели запятнать память леди, славившейся своей добротой на всю округу, и приговорить её, как самоубийцу, к погребению в неосвященной земле. Они вынесли вердикт, согласно которому причиной смерти Эми был несчастный-случай. Роберт спасся от плахи, но, получив весть об этом от Блаунта, он понял, что отныне ему никогда не избавиться от тяготеющего над ним подозрения.
22 сентября Эми Дадли была погребена в оксфордской церкви Девы Марии. Два дня спустя Роберту было разрешено вернуться ко двору.
По случаю смерти Эми Дадли Елизавета объявила при дворе траур; она отказывала себе в удовольствии танцевать и музицировать до окончания похорон и работала с советниками в напряжённой и неловкой атмосфере. Роберта оправдали; было известно, что она собирается вернуть его ко двору. Сесил, сначала взорвавшийся, услышав о произошедшем убийстве, теперь пользовался её полным доверием, но он был единственным, кто знал, что у королевы на душе. Они поговорили откровенно, причём Елизавета про себя удивлялась, как она может обсуждать потребности своей природы с Сесилом, которого всегда считала бесполым и скучным. Однако, как оказалось, он разбирался в тонкостях человеческих чувств не хуже, чем в государственной политике. Она хотела вернуть Роберта, потому что без него чувствовала себя несчастной и не могла успокоиться, а за время его отсутствия ей так ц не удалось найти ему замену; она настойчиво объясняла, что она не распутница, а одинокая женщина, которая нуждается во внимании мужчины. Сесил кивнул; он негромко спросил, как далеко заведёт её эта потребность, и Елизавета спокойно ответила, что она достигла своего предела. Что бы ни говорили или думали люди, скорее она выйдет замуж за своего палача из Тауэра, чем за Дадли. Мир обвинит её в том, что она хочет выйти за него замуж; он обвиняет её в этом уже сейчас, над свежей могилой Эми, но она даёт Сесилу слово чести, что этого не случится никогда. Этот разговор состоялся в тот вечер, когда вернулся ко двору Дадли и перед тем, как она встретилась с ним; в заключение Елизавета протянула Сесилу руку, и тот её мрачно поцеловал.
— Не думайте обо мне слишком плохо, — попросила она его.
Поразительно, как она зависит от этого странного, похожего на писца человека, такого сухого и педантичного и в то же время одарённого таким блестящим умом... Поразительно, как близки они стали за последние несколько недель, когда у неё не было ни одного защитника в королевстве или за его пределами.
— Будь я мужчиной, это казалось бы вполне естественным, Сесил.
— Единственный поступок, естественный для женщин, — это замужество, госпожа, — негромко ответил он. — До того времени, как это произойдёт (а я молю Бога, чтобы это случилось как можно скорее), я одобряю вашу связь, если она делает вас счастливой. Я не говорю о самом человеке — я не верю ему и никогда этого не скрывал; однако до тех пор, пока он доставляет вам удовольствие и сохраняет своё нынешнее положение, я не имею ничего против него. Но когда настанет время от него избавиться, я буду готов и к этому.
— Нс сомневаюсь! — рассмеялась Елизавета. — Но я дочь моего отца, Сесил. Я всегда поступаю так, как считаю нужным сама. Постарайтесь утихомирить моих советников; велите им перестать кудахтать, как старым курицам, и скажите, что я не из тех, для кого любовь — один свет в окошке.