Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза

Елизавете не верилось, что Генрих может быть таким двуличным.

– Что вы сделали?

– Совет издал указ, которым лишил вашу мать всей собственности. Я забрал принадлежавшее ей в свои руки, и парламент назначит для нее содержание.

Елизавета обомлела:

– И чтобы сделать это, вы ждали, пока я уеду!

– Елизавета, успокойтесь. Это вопрос безопасности.

– Вы действительно думаете, что моя мать будет замышлять наше – и своего внука – свержение ради како-го-то выскочки, имеющего глупость утверждать, будто он Уорик? Она и ради настоящего Уорика не стала бы этого делать! Это безумие.

Лицо Генриха помрачнело.

– Вы забываетесь, мадам. Никто иной не мог бы так хорошо инструктировать участников этого спектакля, как она.

– Не могу поверить, что вы сказали это! – Елизавета ужаснулась, не в силах постичь, что ее супруг так долго лицемерил. – И каково же будет ее содержание?

– Четыреста марок.

– Это меньше, чем назначил ей Ричард.

– Это больше, чем она заслуживает. Ее участь послужит примером остальным, что нужно хранить верность.

– Генрих… – начала Елизавета, но вдруг ей все стало ясно. – Я знаю, почему вы это делаете. Вы ищете предлог, чтобы освободиться от необходимости обеспечивать ее.

Король в гневе стукнул кулаком по столу:

– Вы меня неправильно поняли, Елизавета! Ваша мать – деятельная и ловкая женщина, именно она организовала заговор против Узурпатора.

– Нет, это сделала ваша мать.

– Кто бы то ни был, ваша родительница находилась в гуще событий, и она вполне может затеять заговор и против меня тоже.

– Но зачем?

Генрих помолчал.

– Думаю, она предчувствует, что вы будете обладать большим влиянием как королева, вроде того, каким обладала она сама в свое время, и я полагаю, она крайне недовольна мною, считает, что вы находитесь в угнетенном положении и я мешаю вашему продвижению.

– Это неправда. Я довольна своей жизнью, и моя мать это знает. Она никогда не жаловалась на вас. Вы говорите неразумно, Генрих. Зачем ей строить заговор против вас, когда это приведет к низвержению ее собственной дочери и внука? Она неутомимо трудилась, чтобы наш брак состоялся. И даже если ей не по душе, что у меня так мало власти, она понимает, что ее станет еще меньше, если вас сместят с трона.

Глаза Генриха были как сталь.

– Но вдруг она верит, что ее сыновья живы?

– Тогда у нее еще меньше причин поддерживать того, кто называет себя Уориком!

Генрих упрямо поджал губы.

– Я все равно ей не доверяю и не могу допустить, чтобы на этот раз она воспользовалась хоть малейшей возможностью. Простите меня, если я проявляю чрезмерную осторожность. Завтра вечером ваша мать должна отправиться в аббатство Бермондси, а ее сын Дорсет будет находиться в Тауэре, пока не минует угроза со стороны самозванца.

– Аббатство Бермондси? Но как же быть с арендой Чейнигейтса?

– Ее можно расторгнуть.

– Генрих, прошу вас… – Елизавета была вне себя. – Моя мать не изменница. Она арендовала Чейнигейтс, потому что хотела вести тихую жизнь. Не смотрите на меня так.

Но его было не переубедить, и спорить дальше не имело смысла, она все равно проиграет.

– Могу я, по крайней мере, увидеться с нею? – спросила Елизавета.

– Конечно.

– А что будет с моими сестрами? Куда отправятся они?

– Они могут остаться при вашем дворе. Бриджит будет жить с матерью. Раз она обещана Господу, Бермондси – подходящее место для нее. Не забывайте, аббатство давно находится под покровительством королевской семьи. Моя бабушка, королева Екатерина, вдова Генриха Пятого, умерла там пятьдесят лет назад.

Елизавета знала ее историю: Генрих забыл упомянуть, что Екатерина де Валуа была отправлена в Бермондси с позором после того, как стало известно о ее тайном браке с Оуэном Тюдором, и умерла, вынашивая его ребенка.

Есть Елизавете расхотелось. Ужин стоял перед нею нетронутым, соус застыл.

– Если вы позволите, – сказала она, – я пойду повидаюсь с сестрами.

– Разумеется, – холодно произнес Генрих.

Однако эта холодность не шла ни в какое сравнение с той ледяной яростью, которую она ощущала по отношению к нему.

Анну и Екатерину Елизавета застала в слезах, они не могли поверить в то, как изменилась в одночасье их жизнь. Одной из них было одиннадцать лет, другой – семь, и обе уже скучали по матери и сестре.

– Я отведу вас к ним, – пообещала Елизавета, про себя кляня Генриха за то, как он поступил с дорогими ей людьми.

На следующий день они втроем отправились в Бермондси. Огромный монастырь стоял на берегу Темзы напротив Тауэра – не слишком приятный вид для матери, учитывая, что ее сыновья, вероятно, погибли в стенах крепости. Аббатство, может, и находилось под покровительством королей, но, пока служитель, отвечавший за прием гостей, вел Елизавету и ее сестер в жилые комнаты, она заметила, что дом содержится плохо и повсюду видны следы небрежения.

Осунувшееся лицо матери осветилось при виде гостей, но бедняжка сразу разрыдалась и упала в объятия Елизаветы.

– Скажите, что вы пришли забрать меня отсюда! – взмолилась она. – Это ужасное место.

Глаза Елизаветы защипало от слез.