Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза

– Увы, миледи, если бы я могла! Я старалась убедить короля, чтобы он оставил вас в покое, но он непреклонен. Его обуревает страх за свою безопасность, так как в Ирландии появился этот самозванец.

– Советники обвинили меня в том, что я его поддерживаю! – сквозь слезы проговорила мать. – Как будто я могла бы сделать хоть что-нибудь, что повредило бы вам или милому Артуру.

– Я знаю, – заверила мать Елизавета, подводя ее к креслу.

Сестры заливались слезами, а шестилетняя Бриджит цеплялась за юбки Елизаветы. Рядом молча стояла девушка-служанка. Елизавета узнала в ней Грейс, одну из внебрачных дочерей отца, к которой мать очень привязалась.

– Это так несправедливо, – всхлипывала королева. – Я хочу всего лишь вернуться домой, в Чейнигейтс. Прошу вас, поговорите с королем ради меня.

– Я поговорю, – обещала Елизавета, озираясь вокруг и поеживаясь; лет сто назад, когда здание только что построили, эти комнаты, вероятно, были хороши, но теперь тут стояла промозглая сырость, пахло речной водой.

– Этот дом построили графы Глостеры, – сказала мать, проследив за взглядом Елизаветы. – В тринадцатом столетии они были благодетелями аббатства. Теперь эти комнаты используют для размещения гостей, и монахи не берут за это плату, вот почему здесь не слишком уютно. Однако они обязаны держать покои наготове для нужд короля. Хотя едва ли какой-нибудь король захочет остановиться здесь. – Она взяла шаль и накинула ее на плечи.

Теперь Елизавете стало ясно, почему Генрих выбрал Бермондси. Мать могла находиться здесь, и ему это ничего не стоило. Ей стали отвратительны его скупость и упорное нежелание понять, как несправедливо он поступает.

– Я поговорю с ним еще раз, – повторила она. – Скажу, что вы не можете здесь оставаться.

– О, благодарю вас! – выдохнула мать, заламывая руки.

Они остались обедать. Еду с ненавязчивой любезностью им подали простую: хлеб, похлебка и жесткие куриные крылышки. Сестры провели полдня с матушкой, после чего неохотно и весьма эмоционально попрощались с нею.

– Я буду приезжать как можно чаще, – пообещала Елизавета, которой очень неприятно было оставлять мать в этом унылом месте.

Она вернулась в Вестминстер, решительно вознамерившись поговорить с Генрихом, однако ей сообщили, что его милость на заседании Совета. Он постарается увидеться с нею позже. Тем временем Елизавета ничем не могла занять себя и с завистью наблюдала за сестрами, которые увлеченно взялись играть в кости.

Когда Генрих наконец пришел, они легли в постель, так как уже наступил вечер. Он выглядел усталым, был в неважном настроении и смотрел на нее выжидательно.

– Вы хотели видеть меня, Елизавета.

Возмущение бурлило у нее в груди после их ссоры накануне вечером, и визит в Бермондси лишь усилил его.

– Да.

– Полагаю, речь пойдет о вашей матери. Ну, с этим придется подождать. Сейчас у меня есть более неотложные дела.

– Нет, это не может ждать! – возразила Елизавета и сжала руки в кулаки. – Она огорчена, заперта в этом ужасном сыром доме.

– Вы преувеличиваете, мадам. Ее разместили в королевских апартаментах по моему распоряжению.

– Королевских? В тринадцатом веке они, вероятно, такими были, но теперь там просто жутко. Попробовали бы вы сами там пожить!

Генрих сел и откинул голову на спинку кровати.

– Елизавета, я устал, и у меня уйма проблем. Мне сейчас не до того.

– Тогда скажите одно слово и позвольте моей матери вернуться в Чейнигейтс. Больше от вас ничего не требуется. Она для вас не опасна, поверьте мне. Генрих, пожалуйста! – Елизавета опустилась перед ним на колени и воздела руки в мольбе, глаза ее блестели от слез.

Король посмотрел на нее, и она увидела, что он колеблется.

– Если вы любите меня, милорд, и не хотите обречь меня на жизнь в тревоге за мать, тогда прошу вас, сделайте мне такое одолжение. Я ручаюсь за нее, хотя, уверяю вас, в этом нет необходимости.

– Бесси… – произнес Генрих более мягким голосом, а использование домашнего имени еще больше обнадежило Елизавету, хотя надежды эти тут же были перечеркнуты. – Бесси, я не могу допустить, чтобы она покинула Бермондси. Вы получите деньги, чтобы устроить ее там с бо́льшим комфортом, но она должна остаться в аббатстве. Сегодня дело получило новое развитие.

Елизавете не хотелось ничего об этом знать. Она в отчаянии думала только о том, как объяснит матери суровую непреклонность по отношению к ней Генриха.

– Бесси… – снова проговорил король и взял ее за руку. – Для меня главное – сохранить спокойствие в стране. Я привыкаю к мысли, что короли иногда вынуждены принимать неприятные решения. Пока существуют хоть малейшие подозрения относительно вашей матери – а я не единственный, кто сомневается в ее лояльности, поверьте мне, – она должна оставаться там, где находится. Это не моя прихоть, а насущная необходимость.

Елизавета, обиженная, встала и села в кресло.

– Я не могу согласиться с вами, и кому лучше знать, как не мне, но что значит мое мнение? – с горечью промолвила она.

Генрих вздохнул: