Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза

– Я сомневаюсь, что это будет так уж рискованно. Каждая беременность протекает по-своему. Может, на этот раз все будет не так плохо. И мы найдем утешение в близости.

– О cariad! – Он снова обнял ее, как тонущий человек хватается за обломок судна.

– Еще один ребенок станет утешением для нас обоих, – сказала Елизавета, чувствуя, что Генриху по-прежнему нужна поддержка. – И, мой дорогой, это поможет вам отвлечься от ужасной утраты. Вы известны в христианском мире как рассудительный и мудрый правитель и теперь должны подтвердить свою репутацию тем, как справитесь с этим несчастьем.

– Спасибо, Бесси, за утешение, – ответил ей Генрих. – Теперь я пойду и помолюсь за душу Артура.

– А я чуть-чуть полежу, потом пойду в церковь, – сказала Елизавета. – У меня немного кружится голова. От потрясения.

На самом деле ей с трудом удавалось переставлять ноги, но она все-таки сумела вернуться в свою спальню. Уснуть не получится, это Елизавета понимала, а потому села у огня и попыталась успокоить растревоженный ум. Если бы она могла вообще ни о чем не думать.

И вдруг внезапно все ее существо наполнилось такой любовью к сыну, что она не могла дышать. Любовь была глубокой, чистой и настоящей, она пересиливала смерть. Елизавета любила Артура. И теперь не сомневалась в этом, хотя было уже слишком поздно. Внезапно она упала на колени и завыла, колотя себя в грудь. Прибежали ее дамы.

– Пошлите за его милостью, – распорядилась Кэтрин, пока остальные пытались успокоить королеву.

Но она была безутешна. Мир больше не будет таким, как прежде, когда в нем был Артур. Он ушел от нее полностью и бесповоротно, превратился в воспоминание. Жестокость осознания этого так больно резанула по сердцу, что Елизавете показалось, ей этого не перенести.

Но Генрих поспешил к ней, опустился на колени рядом с нею и заключил ее в объятия.

– О любовь моя, cariad, – пробормотал он. – Позвольте мне утешить вас. Вы дали мне такой мудрый совет. Я благодарил Господа за то, что у нас пятнадцать лет был сын, и прошу вас сделать то же самое. Он ниспослал нам великое благословение.

Тут они оба заплакали. Они переживут эту утрату вместе, как вместе создали Артура, и будут стойко держаться, объединенные скорбью по сыну.

Следующие дни прошли как в тумане. Хорошо, что Генрих установил правила для королевского траура, сама Елизавета была не в состоянии думать о таких тривиальных вещах, как этикет. Леди Маргарет, тоже потрясенная смертью любимого внука, приказала дамам одеть королеву в черное бархатное платье и сюрко[39] с длинным шлейфом и капюшоном. Для нее также изготовили накидку из черного дамаста, а принцессам купили платья из такой же ткани. Елизавета будет соблюдать траур в течение шести месяцев. Все это ничего для нее не значило. Ей было все равно, во что одеваться.

Сесилия прилетела к ней, кто еще мог понять горе сестры так, как она, и они вместе проливали слезы, вспоминая своих умерших детей.

– Они всегда будут с нами, в наших сердцах, – сказала Сесилия. – Примите свое горе. Я не могу отпустить свое. Не хочу. Это будет все равно что заново пережить смерть моих девочек.

– Я хочу, чтобы Артур вернулся ко мне, – сквозь слезы проговорила Елизавета. – Хотя бы на пять минут, чтобы я могла сказать, как сильно любила его. При жизни я не успела этого сделать.

– Не переживайте, он знает, – заверила ее Сесилия и сжала руку сестры.

Елизавета находила утешение в повседневных делах, придерживаясь своего обычного распорядка. Это давало ей опору. Исполняя ежедневные обязанности, она чувствовала себя ближе к Артуру больше, чем когда-либо прежде, и удивлялась: может, он рядом с нею духовно, и это давало ей утешение.

Все проявляли доброту к королеве. Послания с выражениями сочувствия потоком шли отовсюду. Люди отдавали должное принцу, в котором воплощались надежды и чаяния подданных его отца. Говорили, что его добродетели равнялись достоинствам всех прославленных правителей, если не превосходили их. Трагедия смерти Артура затронула все королевство. Его красноречиво восхваляли как радость всех бриттов, славу и надежду страны и самого знаменитого наследника короля. А теперь, говорилось в одном стихотворении, Англия обречена проливать слезы, так как ее надежда умерла. Все это давало мало утешения. Если бы только, сетовала Елизавета вместе с поэтами, судьба даровала Артуру более долгую жизнь в этом мире.

Согревали сердце рассказы о том, как в последний час принц с горячей преданностью вручил свою душу Господу. Как бы ей хотелось быть там, держать его в своих объятиях и окружить любовью, когда он отправлялся в свой последний путь. Почему она не поехала к нему, когда могла? Почему позволила сыну умереть среди чужих людей? Елизавету преследовало чувство вины, и она не могла простить себя.

Из писем, присланных теми, кто был с принцем, она узнала, что Артур сошел в могилу быстро и Кэтрин тоже заболела. Однако испанский врач принцессы сообщил, что она подхватила лихорадку, которая распространилась вокруг Ладлоу, но Артур страдал от какого-то более серьезного недуга.