Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

— Но Ричард III уже успел аннулировать этот закон! Похоже, он оказался действительно умным правителем, и, убийца он или нет, большинство подданных любят его. К примеру, многим понравилось его решение отменить благотворительные сборы. Особенно жителям Лондона. А в Йоркшире и Глостершире на него вообще смотрят как на божество. И потому, даже если мы заручимся поддержкой достаточного числа наших сторонников в этих краях, если Французы пришлют Генриху свои корабли и поднимется весь Уэльс, английский народ все равно отвергнет его. Если только рядом с ним не будет Елизаветы. Поэтому он должен жениться на Елизавете.

— И каким образом?! — воскликнул Букингем. — ведь ее истеричная мать прячет ее.

— Думаю, ее мать поступает совсем не глупо: ведь если бы она не спрятала дочь, можно было быпоспорить на последний ломаный грош, что Елизавета попала бы в руки Глостера, как ее братья. И тогда у нас не осталось бы ни малейшего шанса.

— Послушайте, кузен, — совсем тихо продолжила она. — У меня при дворе есть преданный врач. Он доктор богословия и медицины, служивший Тюдорам и великим Глендоуэрам. Он энергичен и осторожен, и, как у большинства валлийцев, его смелость сродни творчеству.

— Смелость сродни творчеству? — Букингем, поудобнее уселся на своем стуле и отметил про себя, что у графини очень красивый голос, — не то, что у его визгливой жены.

— Он мечтает. И подбирает музыку к своим мечтам, — объяснила Маргарита. — И когда музыка его мечтаний начинает звучать в полную силу, захватывает его целиком, он чувствует прилив смелости и готов реально осуществить свои мечты, хотя на это может уйти вся его жизнь.

Букингем догадался, что именно ему суждено стать ходовой пружиной этих мечтаний и что часовой механизм уже запущен.

— Насколько я понимаю, ваша незаменимая пешка уже сделала первый ход — в Вестминстере?

— Несколько ходов.

— И тамошние дамы знают об этом?

— Он навещает вдовствующую королеву, эту несчастную страдалицу, как медик.

— Неплохо придумано! Я отлично понимаю вудвилльскую королеву: в ее отчаянном положении можно согласиться на все что угодно. Правда, сама Елизавета вряд ли захочет породниться с Ланкастерами и будет сопротивляться до конца.

— Не забывайте, что, прежде всего она думает о страшной участи своих братьев, — заметила Маргарита. — Она сказала доктору Льюису, что выйдет за моего сына — при одном условии.

— При каком же?

— Если мой сын получит корону, он отомстит за ее братьев.

— Да у него и выхода другого не будет! Ведь Плантагенет сам без боя не уступит и клочка английской земли! Только ценой собственной жизни, — сказал Букингем, вспомнив Ричарда с мечом в руке. Сам бы он, конечно, предпочел, чтобы дело обошлось малой кровью. Однако иное развитие событий вполне естественно, думал он, и совершенно неизбежно, а в устах Маргариты Бофорт будущее выглядело далеко не безобидно. Впрочем, он по опыту знал, что слабые женщины могут оказаться безжалостнее мужчин, когда считают, что в конечном счете поступают правильно. Возможно, потому, что берутся за дело с большей страстью.

— Я подумаю над тем, что вы сказали, — вот все, что пообещал Букингем. — Мне придется несколько месяцев провести в Брекноке с епископом Илийским, которого король вверил моим заботам.

Услышав, что Ричард невероятно удачно сыграл ей на руку, Маргарита и вида не подала, как рада этой новости.

— Этот священник с ярким интеллектом далеко пойдет, — учтиво ответила она. Маргарита не сочла нужным объяснять, что будущее прелата зависело от успешного исхода задуманного Ланкастерами дела, план которого созрел в его собственной светлой голове; и что как только прелат приехал в Брекнок, шустрый Льюис тут же побывал у него.

Решив, что незачем дальше подзуживать человека, которого она уже наполовину уговорила, Маргарита принялась весело болтать со своим родственником обо всяких пустяках, уверенная в том, что теперь будущность ее сына будут обсуждать при намного более благоприятных обстоятельствах и в более изысканных выражениях.

Длинные дождливые зимние вечера в Уэльсе проходили для Стеффордов более оживленно благодаря их гостю, хотя разговоры приняли совсем иной характер — не тот, на который рассчитывал король. А все потому, что тон им задавал Джон Мортон, который был и остался противником его восшествия на престол.