Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других

Согласно указу, восходящему еще ко временам Петра Великого, каждая епархия должна была иметь свою школу; так вот, в 1740-е годы религиозное и духовное воспитание еще только-только выходило из стен монастырей. Императрица понимала, что для развития православной церкви и усиления ее влияния необходимо перво-наперво повысить образовательный уровень духовенства. Поэтому к концу ее царствования в России насчитывалось двадцать семь семинарий и двадцать богословских школ, призванных осуществить эту задачу. Но, как ни парадоксально, особых улучшений это не принесло: Елизавета пеклась об умножении приходов, но никто по-настоящему не проверял, каковы на самом деле познания священников. Равнодушие епископов, небрежение школьных директоров и недоверчивость родителей способствовали тому, что большинство учащихся отлынивало от занятий^{617}. Монастырские библиотеки оставались бедными, их собрания зачастую перетекали в духовные центры вроде Киева и Чернигова, а то и в Академию наук, фонды которой непрестанно пополнялись.

Решив усилить позиции своей церкви, Елизавета попыталась незаметно свести на нет секуляризацию русской жизни — дело своего отца. Петр лишил монастыри права управлять своими владениями, передав их в ведение учрежденного с этой целью монастырского приказа; затем эта задача была поручена особой Коллегии экономии. Управляя из центра, она регулировала счета и распоряжалась конфискованным добром, распределяя средства между наиболее нуждающимися обителями; когда же доходы монастыря оказывались высокими, избыток отчуждался в пользу богаделен. Елизавета прислушивалась к жалобам настоятелей, которые после петровских реформ чувствовали себя ограбленными. Она побуждала своих сановников и знать приносить монастырям и церквам богатые пожертвования. Таким образом можно было искупить кощунственные речи или предосудительные поступки, а то и сибирской ссылки избежать. Наконец, в 1744 году, Елизавета вывела приходы из ведения коллегии: церковь получила обратно все права распоряжаться своим имуществом — здесь вмешательство мирской власти отныне исключалось. От последствий такого решения пострадали богадельни: монахи отказывались принимать и обихаживать даже самых беспомощных страдальцев. В мирные времена это не составило особой проблемы, но во время Семилетней войны все обернулось иначе.

Впрочем, когда потребовалось, Елизавета сумела вновь пустить в ход приемы своего родителя. Когда разгорелся конфликт, она выпустила указ, поручив Синоду взять под контроль доходы духовенства; настоятели отныне были обязаны принимать под монастырский кров, кормить и лечить раненых и увечных. Начиная с 1760 года в Казанской, Воронежской, Белгородской и Нижегородской губерниях были организованы приюты^{618}.

Синод занялся также католическим, протестантским, языческим, мусульманским и буддистским населением. Свобода вероисповедания была ему гарантирована, но с условием: не допускать никакого прозелитизма. В елизаветинскую эпоху в Петербурге насчитывалось три лютеранских храма, один шведский, где служба велась на этом языке или по-фински, и одна католическая церковь. В Архангельске, Москве и Астрахани три христианских конфессии также имели собственные приходы, но только католикам и, разумеется, православным предоставлялось право звонить в колокола. У армян были свои церкви в Москве и в Астрахани; в январе 1740 года им было позволили построить еще одну в столице, но Елизавета этот указ отменила, да еще приказала закрыть московский храм. Синод уведомил армянскую общину, что она может проводить свои богослужения не иначе как в частных домах, за семью замками^{619}. Но в странах Прибалтики и в Финляндии правительство относилось к тамошнему лютеранскому большинству с показным уважением, стремясь завоевать доверие населения, недавно включенного в состав подданных империи.