Елизавета Тюдор

В начале же правления самым «богоугодным» делом, по ее мнению, было попросту удержаться на троне, а здесь религиозный пыл был абсолютно противопоказан. В наследство от сестры Елизавета получила очень тяжелую политическую ситуацию. Мария вступила на стороне своего мужа Филиппа в войну между Францией и Испанией. Франция, похоже, одерживала верх, и англичане, проклиная Филиппа и его испанцев, теряли в этой войне Кале — свой единственный порт-крепость на континенте. Когда на переговорах о мире они заикнулись о том, чтобы оставить Кале под юрисдикцией английской королевы на особых условиях, французы неприятно пошутили: в этом случае порт все равно останется у них, так как законная английская королева вовсе не Елизавета, а супруга их дофина Франциска Мария Стюарт. Шутка была более чем мрачной. В июле 1559 года французский король Генрих II умер, и дофин стал королем Франциском II; благодаря правам своей жены он контролировал не только Францию, но и соседнюю с Англией Шотландию. В своем завещании Генрих VIII обошел вниманием родственную линию Стюартов, однако их права на английский престол были очень весомыми, поэтому Франциск и Мария включили в свои гербы символы Англии. До сих пор Мария Стюарт официально не претендовала на английский престол, но она находилась под сильным влиянием своих родственников Гизов — знаменитого семейства французских католиков, которые проявили себя как рьяные гонители протестантов. Стоило Елизавете сделать в своей стране один неверный шаг, и вся католическая Европа ополчилась бы против нее, папа вновь вернулся бы к вопросу о незаконности ее рождения, а новая кандидатура на английский престол была уже под рукой. Разумеется, бывший зять Елизаветы, король Испании Филипп И, являлся гарантом от французского вторжения: он скорее дал бы отсечь себе правую руку, чем увидеть, как вслед за Шотландией Франция присоединяет к себе и Англию. Однако он был католиком, и весь этот нестойкий политический баланс мог сохраниться только в том случае, если Елизавета будет крайне осмотрительна в религиозном вопросе и не начнет религиозных гонений в своей стране.

Она оказалась в весьма непростой ситуации. Чтобы потрафить собственным подданным и укрепить только что возникшее «сердечное единство» с ними, необходимо было всячески подчеркивать свою приверженность реформированной религии, но в то же время дать понять католикам, что она вовсе не религиозный радикал и, как может, сдерживает натиск непримиримых протестантов. Это уже была игра. А там, где требовалось запутать партнеров, убедить каждого, что она целиком на его стороне, и не дать понять, что же, собственно, у нее на уме, Елизавета чувствовала себя как рыба в воде.

Каждый ее ход был выверен, чтобы как можно дольше лавировать между двумя лагерями религиозных зилотов и не дать им броситься друг на друга, соблазнившись ее мнимой поддержкой. Свой длинный официальный титул новая королева до поры до времени предпочитала обрывать там, где ее отец именовал себя «защитником веры и верховным главой церкви», ставя взамен ничего не говорящее «и проч.». Формируя состав королевского совета, Елизавета воздержалась от резких заявлений, не изгнала и не подвергла опале никого из прежних советников Марии, даже самых рьяных католиков и епископов, враждебных протестантизму. Прошло около месяца с того момента, как она назначила Сесила государственным секретарем, Дадли — конюшим, а Перри — казначеем, но других ответственных назначений не последовало. Все томились ожиданием, а королева медлила, не объявляя, от чьих услуг она откажется, а кого призовет на службу. Не было решительной чистки — не было и оппозиции. Она выиграла несколько недель затишья, позволивших ей утвердиться на троне. Затем объявила, что собирается сократить королевский совет, насчитывавший около тридцати человек. Сердца министров-католиков сжались в ожидании унизительных отставок, однако предполагаемого удара не последовало, напротив, их постарались утешить, подсластив горечь обиды. Елизавета объявила, что если она и не призовет кого-то из прежних членов совета, то вовсе не оттого, что находит их непригодными для этой работы, а с целью сделать этот орган немногочисленным и более эффективным. В итоге восемнадцать человек из бывшего кабинета Марии ушли в отставку, но им позволили «сохранить лицо».