Елизавета. Золотой век Англии

Прошло семь-восемь часов, и присяжных попросили вынести вердикт. Последние не сомневались ни секунды: виновен. Как это обычно бывало в ту эпоху, интересы обвиняемого в государственной измене никто не предоставлял. На вопрос, известна ли Лопесу причина, по которой суд не может перейти к вынесению приговора, он ответил: «Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал». Тогда в суде зачитали показания, данные им в Тауэре в ходе тщательного допроса. Представили и показания свидетелей.

Не медля ни минуты, обвинение ходатайствовало о вынесении приговора. Суд постановил, что Лопеса надлежит препроводить обратно в Тауэр, откуда его на повозке должны доставить в Тайберн к месту казни, где его ожидает повешение, потрошение и четвертование[803]. Однако за день до казни Елизавета велела приостановить приведение приговора в исполнение. И вот уже начало июня, а Лопес все еще жив и здоров. С чем связана такая отсрочка? Неужели стареющая королева поверила в невиновность своего врача? Или утратила контроль за ходом событий, не в силах решить, кому верить: Лопесу или его обвинителям?

Крещеный сын иудея-выкреста, дослужившегося до главного лекаря короля Португалии Жуана III, Лопес получил медицинское образование в Коимбрском университете, славившемся тем, что в его стенах учили арабской и азиатской медицине и применению сильнодействующих наркотиков. В возрасте около тридцати лет, спасаясь от ненавидимой им инквизиции, он перебрался в Англию незадолго до восшествия на престол Елизаветы. На людях Лопес исповедовал протестантизм, посещал местную приходскую церковь, но втайне, как утверждали, продолжал придерживаться иудаизма. В Лондоне его назначили домашним врачом при больнице Святого Варфоломея, и вскоре за ним закрепилась слава светского врача: если верить одному из недоказанных обвинений, Лопес нелегально делал аборты[804]. Супругой его стала дочь бакалейщика Ее Величества Сара Аньес, которая, как и он, происходила из португальских евреев. Жилище лекарь снимал в приходе Святого Андрея в Холборне[805].

Некоторое время спустя благодаря участию одного анонимного, но очень важного пациента (почти наверняка Лестера) Лопес получил дозволение стать королевским подданным и полноправным гражданином страны. Вскоре среди его пациентов оказался и Уолсингем. Затем и сама Елизавета назначает его своим главным лекарем, положив ему жалованье 50 фунтов в год. Он становится одним из немногих мужчин, вхожих в королевскую опочивальню, и единственным, кому разрешалось видеть Елизавету без парика, белил и румян. На момент обвинения в заговоре он вместе с женой и дочерью жил на широкую ногу в доме в Маунтджой-Инн, недалеко от Олдгейта. Там же проживала одно время и прабабка Елизаветы Мария Бофор[806].

Товарищи-португальцы Лопеса знали о «благоволении к нему государыни». Сам же врач глубоко погрузился в мутные воды политики и шпионажа[807]. В 1581 году убежище в Англии стремился получить дон Антонио из Крату. Именно Лопес просил о нем Лестера и в целом выступал как неофициальный посол и финансист низложенного монарха[808]. Четыре года спустя во время поездки в Западную Англию Антонио заболевает, и Елизавета просит Лопеса, находящегося при ней во дворце Нонсач, скорее отправиться в Плимут и поставить больного на ноги[809]. Однако, когда в 1589 году попытка Дрейка и Норриса захватить Лиссабон закончилась провалом, королева совершенно охладела к Антонио, после чего он сначала был вынужден прозябать в Виндзоре, а затем и вовсе уехать во Францию, где ему назначили скромную пенсию. По мере того как шансы Антонио отвоевать португальский престол таяли, редели и ряды его сторонников, некоторые из которых даже пытались прощупать почву — не примет ли их обратно Филипп II, тот самый, кого они раньше величали не иначе как подлым узурпатором.

По мнению Бёрли, сложившееся положение вещей таило в себе не только опасность, но и любопытные перспективы. Последние были связаны с тем, что вербовать португальцев в качестве тайных агентов Ее Величества, а еще лучше — контрразведчиков, стало относительно несложно. А опасность заключалась в том, что с тем же успехом они могли переметнуться к испанцам или попросту продавать им сведения, полученные от тайных советников или придворных.

Лопеса отличало благоразумие: насколько возможно, он старался не поверять никаких сведений бумаге. Всерьез на поприще шпионажа он проявляет себя в 1589 году, передав Уолсингему сведения о планах испанцев после крушения Армады[810]. Благодаря Лопесу, работающему под псевдонимом «Купец», Бёрли знакомится с некоторыми сомнительными личностями из окружения врача Эктора Нуньеса, еще одного португальца-изгнанника, а кроме того — предводителя еврейской общины Лондона. В частности, с Мануэлем де Андрадой, доверенным лицом дона Антонио. Однако в действительности Андрада был двойным агентом и поддерживал регулярные контакты с Бернардино де Мендосой, послом Филиппа II[811].