Елизавета. Золотой век Англии

В течение десяти следующих дней с галеона на десять каперских судов переносили наиболее крупные и тяжелые грузы. Поскольку у берегов Бретани, недалеко от устья реки Блаве, все еще существовала опасность столкнуться с испанскими военными кораблями, каперы с добычей торопились как можно быстрее отправиться домой. Многие английские парусники взяли курс не на Плимут, а на Дартмут. Там бо́льшая часть добычи, оцениваемая примерно в 250 000 фунтов, разошлась по абсурдно низким ценам. Реальный объем награбленного стал ясен, только когда до дартмутских пристаней добрался наконец Сесил, посланный Тайным советом для проведения инвентаризации. Помимо прочего, насчитывалось 537 тонн специй, 8500 центнеров перца, большие сундуки гвоздики, корицы и мускатного ореха, 15 тонн черного дерева, два огромных золотых креста и большая брошь, усыпанная бриллиантами, предназначенная для короля Филиппа, которую мародеры упустили. А кроме того, ковры, гобелены, шелка и ткани, китайский фарфор, шкуры диких зверей, кокосы, ладан, красители, такие как кошениль и индиго, слоновая кость и зубы слона (их измельчали в порошок и применяли для лечения проказы).

По указанию Сесила, дома местных жителей и постоялые дворы, где остановились наиболее состоятельные торговцы, обыскали с целью вернуть как можно больше из похищенного груза. В результате обнаружили драгоценности, в частности жемчуг, бриллианты, а также золотой браслет, вилку и ложку из хрусталя с рубинами. В целом стоимость изъятых товаров была оценена в 141 120 фунтов (141 млн фунтов — в пересчете на сегодняшние деньги) — сумма, с трудом поддающаяся воображению[776].

Тем временем моряки, служившие под началом Рэли, шумели на всю Западную Англию, щедро тратя деньги на выпивку и женщин. Когда Елизавете было доложено, что угомонить их сможет только бывший командир, она нехотя согласилась подписать приказ о его условном освобождении. Итак, двух месяцев не прошло с того момента, как Рэли доставили к причалу Тауэра и провели как важного заключенного по узкому подъемному мосту, как он сам вышел из тюрьмы через главные ворота[777]. Его сопровождал в Дартмут «хранитель» — некий «Блаунт», возможно, сэр Кристофер Блаунт, его заклятый враг и отчим Эссекса. С жалостью к себе твердил, что по-прежнему остается бедным пленником королевы, но фактически теперь ему была дарована свобода[778].

В действительности для освобождения Рэли было много резонов. Только он один, вдохновитель экспедиции, мог надлежащим образом объяснить Роберту Сесилу и его чиновникам, какие затраты понесли различные инвесторы на оснащение каперов и какая доля добычи по праву принадлежала им. На первый взгляд задача была простая. Однако Рэли знал, что без подвоха не обойдется: Елизавета всех опередит и заявит претензии на львиную долю трофея[779].

И он был абсолютно прав. Разъяренная масштабами хищения королева сперва подумывала конфисковать все, что осталось от захваченного богатства, и Рэли едва ли смог бы остановить ее. Чтобы заткнуть ему рот, она вполне могла заявить, что разворовывание организовал сам мореплаватель, а также сэр Джон Берг, которого Елизавета уже обвинила в незаконном присвоении драгоценных камней, янтаря и мускуса. Королеве не помешал бы даже такой неудобный факт, что в момент самого масштабного разграбления Рэли находился не в открытом море, а в Тауэре. В конце концов, верхние палубы галеона обыскивали в первую очередь именно люди Рэли. Таким образом, его вина в столь халатной растрате двух третей добычи (по стоимости, если не по объему) сомнений не вызывала[780].

Жадность королевы обнаружила самую хищную сторону ее натуры. Памятуя о том, какой гнев вызвала у Елизаветы отправка смертного приговора Марии Стюарт, Бёрли очень не хотел навлечь на себя подобную немилость вновь. Поэтому он предложил своему заместителю сэру Джону Фортескью, человеку, ответственному за стабильное поступление средств в казну, сообщить Елизавете, что в условиях войны она имеет право по королевской прерогативе распределять причитающиеся доли трофея по своему усмотрению. Решение ее будет считаться окончательным и «являть собой в этом деле закон», не подлежащий оспариванию[781].

Но Фортескью такой подход не устраивал. Назвав происходящее «щекотливым делом», он заявил Бёрли, что «дух служения отравлен будет, если к милорду Камберленду и сэру Уолтеру Рэли и остальным не проявят должного уважения, ибо никогда более не будет у них побуждения к подобным экспедициям, если с ними не поступят так, как подобает поступать с лицами благородными»[782].