Как бы то ни было, ничто человеческое не было чуждо Елизавете, и главной ее слабостью была характерная восприимчивость к приторной лести, которой в совершенстве владел Хэттон, а также к энергичным молодым мужчинам. Все это часто мешало ей трезво оценивать происходящее. К счастью, Хэттон был верен королеве и на предательство не способен. С Рэли Елизавета справилась лучше, чем с Эссексом, так и не пожаловав ему места в Тайном совете. Эссекс же, в отличие от Рэли, хотя поначалу и пользовался одобрением Лестера, Хэттона и Бёрли, все же королеве стоило лишить его своей милости гораздо раньше. Если Елизавета когда-либо думала, что он сможет заменить ей «милого Робина», то она жестоко ошибалась.
После того как один за другим скончались Уолсингем, Лестер, Хэттон и Бёрли, наиболее близкими советниками королевы стали Роберт Сесил, Ноттингем, Бакхёрст и архиепископ Уитгифт. Эссексу же оставалось показать себя в качестве военачальника. Когда этот тесный кружок оказался во главе двора, Елизавета поняла, что ее обычный прием — настроить отдельных лиц друг против друга — становится все менее эффективным. Но даже во время смертельной вражды между Эссексом и Сесилом королева не теряла контроля над ситуацией при дворе. Зная о том, что последнее слово всегда остается за ней, министры были вынуждены сглаживать свои разногласия, прежде чем преподнести ей окончательный совет. Попытки повлиять на нее в частном порядке, которые нередко предпринимал Эссекс, почти всегда терпели неудачу. Эта была ошибка, которой граф Лестер, любимые «очи» королевы, не допускал никогда, хоть и обладал множеством других недостатков.
К концу правления Елизаветы атмосфера при дворе стала тяжелой, если не гнетущей. Наиболее предусмотрительные следили за тем, что говорят и пишут, — письма могли читаться и перехватываться. «Беда караулит, и лучшее оружие — молчание», — пишет Роберт Маркэм в письме Джону Харингтону незадолго до того, как тот вместе с Эссексом отправится в Ирландию[1632]
. Вернувшись, Харингтон характеризует происходящее следующей эпиграммой: «Живешь при дворе — языком не болтай, / а хочешь раздолья — езжай в другой край»[1633].Тщеславие и раздражительность Елизаветы нередко способствовали лихорадочной суете при дворе. В дурном настроении она могла позволить себе наброситься с упреками на кого угодно, начиная с горничных и заканчивая членами Тайного совета, и в определенные моменты от нее стоило держаться подальше. Их переписка с Яковом бывала порой до того язвительной, что превращалась в настоящую перепалку. Однажды, выходя от королевы с «печальным ликом», Хэттон посоветовал Харингтону ни о чем ее не спрашивать: «Если у вас есть прошение, умоляю вас отложить его. Солнце сегодня не светит»[1634]
. Однако гораздо чаще, чем могло показаться, эти вспышки были нацелены лишь на то, чтобы указать подданным на их место. Елизавета была остра на язык, но не устраивала кровавых боен, какие нанесли тяжелый урон репутации ее отца, когда вельможа за вельможей, придворный за придворным, министр за министром отправлялись на эшафот по обвинению в измене. Ее двор был куда более безопасным местом, несмотря на зверства ее безумного «охотника за католиками» Ричарда Топклиффа.Генрих VIII со сверхъестественной точностью угадал две области, в которых правитель-женщина будет особенно уязвима: ведение войн и передача власти. Задокументировано по крайней мере два случая, когда он сам вставал во главе армии, но Елизавета этого сделать не могла. Она обращалась к своим войскам со всем присущим ей боевым пылом, но война все равно оставалась сугубо мужским делом. И все же ей более двадцати лет удавалось успешно сдерживать мощь Испании. Без военной и финансовой помощи Елизаветы Генриху IV или Нидерландам, скорее всего, пришлось бы капитулировать, однако ее победа была обусловлена в той же мере ее стратегией, что и просчетами самого Филиппа II и просто удачей. Подданные Елизаветы вдохновенно мечтали о военной славе и отказывались подчиняться женщине. Так поступал и Лестер во время военного похода в Нидерланды, и Рэли в начале его экспедиции в Панаму, и Эссекс — в Португалии, Руане и Ирландии. Более того, в ходе кампаний в Кадисе и на Азорских островах Эссекс либо вынужденно отклонялся от указаний королевы, либо сознательно не следовал им, полагая, что ему лучше знать, что делать.
После того как Эссекс подвел Елизавету, давшую ему карт-бланш, она твердо решила никогда больше не позволять ему (или Рэли) вовлекать себя в агрессивную военную кампанию. Эта решимость вкупе с серьезными финансовыми затруднениями объясняет ее в целом оборонительный подход к войне. Военные амбиции Елизаветы были нацелены главным образом на выживание и безопасность, а не на победу.