Эллада

Примчавшийся по вызову вестника Лисагор справил по своему приспешнику изуверскую тризну. Обоих тираноубийц забили насмерть истрихидами, но забили не сразу. Избивали с перерывами, во время которых посыпали раны солью. За год рабства таких душераздирающих воплей Анаксимандр ещё не слышал. На вторую ночь несчастные издавали лишь слабые стоны. А когда утром надсмотрщики снимали колодки, чтобы возобновить казнь, страдальцы уже обрели свободу. Тайну о том, было ли убийство Мегабаза преднамеренным или вышло случайно, благодаря порыву, казнённые рабы унесли с собой.

Казалось, удача вознаградила терпение и улыбнулась Анаксимандру. Новый управляющий, назначенный Лисагором из приказчиков-метеков, нарядил Купца на заготовку дров. Пряча радость, Анаксимандр с группой рабов и охранников отправился в лес, надеясь никогда не возвращаться на рудник. Но за два дня, проведённых в лесу, так и не улучил благоприятного момента для побега. Один из охранников безотлучно находился поблизости. Возможно, был предупреждён о ненадёжности надсмотрщика, впервые покинувшего пределы рудника, возможно, такое поведение составляло его обязанности. Анаксимандр решил не испытывать судьбу, не браться за безнадёжное дело, а подождать более удобного случая.

Ждать пришлось меньше месяца. Рабы валили деревья, рубили дрова, а он отправился на поиски сухостоя, якобы потребного для растопки горнов. Едва его фигура скрылась от взоров охранников, пустился взапуски. Пробираться решил в Афины, одежда надсмотрщика позволяла, не вызывая подозрений, появиться в городе. Хремил, на которого крепко надеялся, обязательно должен помочь. Но воздух свободы недолго наполнял грудь беглеца. Выбившись из сил, присел отдохнуть на сваленную ветром пихту и услышал заливистый лай собак, шедших по следу. Он ещё бежал, зная, что его усилия бесполезны, но сидеть и покорно ждать преследователей, было свыше его сил. Собаки покусали его, а подоспевшие охранники скрутили руки. На рудник привели, словно вола, привязанным за повозку. Управляющий назначил обычные двадцать ударов истрихидой и велел заключить в колодки до приезда хозяина. Сам ещё не вжился в новую должность и не решался принять самостоятельного решения. Лёжа в колодках под палящим солнцем, облепленный мухами, оводами и не имея возможности отогнать злобных мучителей, Анаксимандр решил, что пришёл его последний час. Однажды к нему приблизился Скиф, пнул ногой, плюнул в лицо, проворчал:

— Не зря покойник Мегабаз тебе не доверял. Давно в забой надо было загнать. Ну, попадёшься ты мне.

Хозяин приехал через два дня, добавил ещё десять ударов истрихидой, приказал сделать на лбу клеймо. Глядя сверху вниз на поверженного раба, процедил сквозь зубы:

— Что, добился своего, Купец? А ведь всё могло быть иначе. Сам виноват.

Остаток этого дня Анаксимандр отлёживался в бараке, утром спустился в шахту — перетаскивать отколотую руду и породу. Судьба слегка смилостивилась над ним, к Скифу он не попал.

Цена свободы

К боли, причиняемой ссадинами, ушибами, бесконечным битьём добавлялась не проходящая усталость, превратившаяся в разновидность боли. Ломило поясницу, шею, плечи. К непосильной работе добавлялись ночные сквозняки в щелястом бараке. Стараясь отвлечься от непрекращающейся боли, Анаксимандр, двигаясь в подземном лабиринте, принуждал себя к воспоминаниям и размышлениям.

Изнурительная работа, недоедание, недостаток сна истощали не только тело. Мозг цепенел, погружаясь в летаргический сон. Изменения, происходившие с ним, страшили. Анаксимандр боялся превратиться в безмозглого скота и не заметить трагического перехода.

Сменился год, наступил самый жаркий месяц — гекатомбеон[30]. Горны не дымили седмицу — афиняне отмечали Великие Панафинеи. Метеки, считавшие себя прирождёнными афинянами, хотя и не имеющими гражданства, участвовали в празднествах. Для рабов же праздников не существовало, и работы продолжались с обычной интенсивностью.

Как-то Анаксимандр целый день припоминал «Персов»[31], но смог с уверенностью восстановить в памяти лишь несколько строф. А между тем «Персов» ставил выше прочих трагедий. «Персы» оживляли дни боевой молодости, наполняли душу гордостью, радостью обретённой свободы.

А однажды, беседуя в мыслях с философом, Анаксимандр призадумался. Если всё сущее состоит из статуэток, которые соединяются то тут, то там, значит, варвары, рабы — такие же люди, что и эллины. Эллины совершают несправедливость, считая рабов не людьми, а человеконогими. Мысль о несправедливости, установившейся между свободными и рабами, обдумывал седмицу. Мысль кружилась, возвращаясь к обдуманному, стоило немалых усилий заставить её двигаться дальше.