Эллинистическая цивилизация

Начиная со II века до н. э., когда римское присутствие распространяется на Востоке, в роли арбитра, если не полиции, зачастую выступал Рим.

Поразительно также крайнее разнообразие частных случаев. Отношения между полисами и государями на деле сводились к соотношению сил: они зависели от того, подвергался ли город военной оккупации, то есть размещался ли на его территории постоянный гарнизон, сформированный из наемников. Эти двусторонние отношения обычно принимали форму союза с царем — юридическая условность, призванная щадить самолюбие граждан, которые таким образом получали иллюзию того, что они сами решают свою судьбу. Но разве не так же обстояло дело в классическую эпоху, во время рвущихся к господству крупных союзов, управляемых Спартой, Афинами или Фивами? Это были двусмысленные отношения, которые отягощала сложная игра интересов — иногда совпадающих, иногда противоположных. Полису был необходим царь, который бы защищал его, полностью подчинив себе, а царю был необходим полис. В случае необходимости царь получал от него дань, военный контингент, продовольствие, положение, его порт, заход в который он контролировал с помощью гарнизона. В обмен он обеспечивал полису безопасность, освобождал от налогов и даровал привилегии; он брал на себя общественные расходы, содействовал восстановлению крепостных стен, возведению портиков и храмов, осыпал богатыми дарами святилища, в голодные годы снабжал продовольствием население. Он мог, как местное божество, взять на себя обязанности магистрата-эпонима, если граждане уклонялись от них, — со всеми тратами, которые предполагала эта должность. Все зависело от обстоятельств, а они могли изменяться, иногда стремительно, в зависимости от того, насколько расширялась или уменьшалась сфера влияния того или иного государя. Полис мог общаться с царем на равных. Так вел себя Родос, так вели себя, естественно, крупные союзы III века до н. э. Чаще всего полис оказывался в ситуации протектората. Иногда он колебался между заключением альянса с той или иной династией или даже с Римом. Иное дело — полисы, изолированные внутри крупных империй, как три греческих полиса в Египте: Александрия Великая, старый континентальный полис Навкратис, утративший свое положение, и новообразованная Птолемаида, заменившая Фивы — фараонскую столицу Верхнего Египта. То же касалось и азиатских полисов, основанных и расширенных Селевкидами: полностью зависимые от царской милости, они и мечтать не могли ни о какой политической независимости. Они имели экономическое и культурное значение, а административные рамки, в которых осуществлялось управление, хотя формально и напоминало институты полисов старого эллинского мира, создавали только видимость автономии. Некоторые из них к тому же являлись резиденциями царей: Александрия для Лагидов, Антиохия на Оронте — для Селевкидов (у которых были и другие столицы: Селевкия на Тигре, например), Пергам — для Атталидов, Никомедия — для царей Вифинии, Синопа — для государей Понтийского царства, Сиракузы — для Агафокла и Гиерона II, Кирена — для Магаса и Фискона. Это поднимало их престиж, развивало экономическую и административную деятельность, способствовало созданию великих творений и грандиозных памятников: но их жестко контролировал располагавшийся в них царь. В Македонии тоже, как мы недавно показали, полисы, имевшие традиционные институты, совет и собрание, такие как столица Пелла, или Кассандрия, или Амфиполь, или Филиппы, подвергались пристальному контролированию государя.