Эллинистическая цивилизация

Что касается полисов, остававшихся формально автономными: Афин и Спарты, полисов Фессалии, Магнесии, Этолии и Акарнании, — теперь они воздерживались от инициатив, способных расстроить планы республики, с которой они намеревались сохранить дружеские отношения. Афинам, интеллектуальный престиж которых был по-прежнему высок, обладание со 167 года до н. э. беспошлинным портом Делос вернуло торговую активность, а Пирей определенным образом выиграл от разрушения Коринфа, богатого торгового города, чьи порты издавна конкурировали с аттическим портом. Разумеется, могли возникать инциденты, например два восстания рабов, одно из которых произошло в 134–133 годах до н. э., а другое — в последние годы столетия. На самом деле они не представляли опасности для общественного порядка: экономическая, административная и культурная жизнь со своими религиозными и гражданскими праздниками протекала как обычно под защитой римской власти, которую греческие полисы, зависимые или свободные, теперь норовили отблагодарить за ее услуги, либо восхваляя великодушие Рима, либо чествуя римских магистратов. Таков был результат раздробленности, ослабившей Грецию, и политических ошибок, допущенных ее руководителями. Полибий с удивительной проницательностью высказался об этом: «Такова была обычная политика Рима: он использовал ошибки других, чтобы расширять и укреплять собственное господство, но он делал это с такой ловкостью, что казался этим бедным людям благодетелем, да еще и получал от них благодарность».

* * *

Остается проследить, что случилось за полвека после Пидны с единственным эллинистическим государством, которое в эту эпоху по преимуществу сохранило территориальные основы своего могущества, — с лагидской монархией. Она тоже испытала потрясения, потеряв свой сирийский бастион и свои позиции в Эгейском море. Но помимо Египта с его несравненными ресурсами, у нее оставались два внешних владения, на которых создатель династии Птолемей Сотер основывал безопасность Египта: Киренаика и остров Кипр. Конечно, как мы видели, с конца III века Египет сотрясали внутренние волнения, связанные как с экономическими проблемами, так и с ростом самосознания коренного населения. Между греко-македонским обществом и исконными египтянами сосуществование складывалось тяжелее, и это отражалось на землепользовании. Ресурсы, которыми располагал государь, были уже на так изобильны, как в III веке до н. э., и возможности активной политики сокращались. Тем не менее Лагид, даже вынужденный ограничивать свои амбиции в международном масштабе, как показали недавние крупные конфликты, в которых он занял выжидательную позицию, оставался самым богатым эллинистическим правителем: пышность дворцов и празднеств в Александрии, согласно Диодору, поражала приезжих настолько, что иные даже возмущались ею, как, например, спутники Сципиона Эмилиана, побывавшего в Египте в 140–139 годах до н. э., которые видели в этой нарочитой роскоши «развращение тела и души». Имея такие ресурсы и находясь во главе самой богатой и густонаселенной страны Восточного Средиземноморья, лагидский царь легко мог заставить уважать себя, а то и бояться. Даже Рим, понимая это, неоднократно демонстрировал, что разделяет интересы Египта, как это было в случае с посольством Попилия, отправленным к захватчику Антиоху Эпифану. И тем не менее это сильное государство совершенно перестало играть роль в международной политике не по причине какой-либо по-настоящему серьезной внешней опасности, а лишь вследствие раздоров и слабости своих руководителей: семейная вражда между братьями здесь особенно обременительно и особенно долго отягощала государство. Жестокая игра амбиций и сведения счетов между четырьмя главными героями — двумя мужчинами и двумя женщинами — продолжалась более пятидесяти лет, на протяжении двух одновременных царствований, между 170 и 116 годами до н. э.: она обескровила Египет, и все же оба этих царя могли бы быть великими правителями. Попытаемся разобраться с этим клубком змей.