Элохим

– Верно. Стало быть, мыслимо. Но Мессия не простой смертный. Он Великий Царь Иудеев и Высший Священник Эл Элйона. Не дозволено никому чужому считать себя отцом Мессии. Немыслимо, чтобы Сын Давида родился от другого мужчины. Он может родиться только в кровосмешении между отцом и дочерью. Тогда и по крови, и по плоти, отец и сын станут близкими настолько, насколько это возможно на земле. И в то же время ни отец не будет отцом в обычном человеческом смысле, ни сын – сыном. И это единственная естественная возможность рождения Спасителя от простых смертных. Другой возможности просто нет. Надеюсь, я выражаюсь ясно.

– Да, предельно ясно, – ответил Элохим. – Но этому никогда не бывать.

– Решать тебе, – сказал Сама-Эл с просветленной улыбкой на лице, – но никогда не говори «никогда».

Он отвернулся от Элохима и приподнял занавес над входом. Яркие лучи восходящего солнца разом хлынули в шатер. Мгновенно Элохиму вернулось ощущение собственного тела. Необычный прилив сил наполнил его руки, ноги, все тело.

– Не будем прощаться, Элохим! До встречи! – не оборачиваясь сказал Сама-Эл и вышел из шатра.

Занавес пал за ним. И до Элохима донеслись его последние слова:

– Запомни, Элохим! Кровосмешение – зов предков!

Элохим проснулся и ощутил, как жжет кожу на его плече.

94

Утром, за день до Йом Кипура, царь Ирод проснулся разбитым. Настроение было мерзопакостное. Всю ночь он ворочался в постели из-за невыносимых головных болей. Не успевал уснуть, как тут же просыпался.

Снились дико-красочные сновидения, которые запомнились ему обрывками, как вспышки яркого солнца. Мариамме обнажалась и непрестанно превращалась в Соломпсио, и он не мог понять, кто есть кто, кого из них он ласкает: мать или дочь? В другом обрывке вся семья Мариамме – ее мать, брат, дед – гнались за ним, забрасывая его камнями. Камни попадали ему то в спину, то в голову. Один большой камень попал ему в пятку. И он резко повернулся, поднял камень и сказал Гирканию: «Скажи мне, старый хрыч, кроме добра, что плохого я сделал вам, иудеям!? Не скажешь, разобью тебе голову вот этим камнем!» Но ответа не было. Вернее, сон тут обрывался, а следом ему запомнилось, как он нежно обнимает Мариамме, которая при каждом повороте головы то превращалась в Соломпсио, то принимала прежний облик.

Царь попытался встать с постели, но ощутил тяжесть в суставах. Похоже было на то, что болезнь в этот раз снова отступила лишь ненадолго. Прежде его здоровье ухудшалось один, два раза в году. Но за последние месяцы приливы и отливы болезни участились. Улучшение наступало на несколько дней, а за ним следовал затяжной и продолжительный кризис.

Он протянул руку к колокольчику и вызвал раба Симона. Как только тот появился, послал его за врачом и Сарамаллой. Лишь в их помощи он ощущал нужду в этот момент.

Ему шел шестьдесят шестой год. До сорока лет он наслаждался отменным здоровьем. Понятия не имел, где у него сердце, где желудок, а где печень, ничего не чувствовал, будто их вовсе и не было. Никогда не простужался и не хворал какой-либо серьезной болезнью. Только однажды в детстве, когда ему было шесть лет, он переболел свинкой. Страшные боли в ушах ножом врезались ему в память на всю жизнь. А так, в молодости проскочил мимо всевозможных зараз.

Беды начались со смертью Мариамме. Физически он был по-прежнему здоров. Но как-то летом внезапно простудился. Впервые в жизни. Заложило носоглотку, он много кашлял и чихал. Все время текло из носа. Обычная простуда. Но было изнурительно переносить жар в теле в летний зной. Вскоре насморк и кашель прошли. Однако жар никак не спадал. Он часто прикладывал руку ко лбу и измерял свою температуру. Утром и вечером лоб был горячий, а днем холодный. Он никак не мог понять, откуда у него перепады тепла в теле. Ушла прежняя сила. Особенно в руках он ее не ощущал. Какая— то вялость охватила конечности и все его существо. Но больше всего его тревожил один вопрос: почему у него не проходит жар? Он прямо зациклился на этом вопросе и не мог думать ни о чем другом.

Дворцовые врачи тогда толком не могли ему объяснить причину и расходились между собой во мнениях. Мнительность у него удивительным образом сочеталась с бесстрашием. Ирод был на редкость отважным ипохондриком.

Он стал подозревать в себе разного рода болезни, о которых был хорошо осведомлен благодаря частому общению с врачами. Всякий раз, услышав о какой-нибудь новой болезни, он искал и находил ее симптомы в себе, скрупулезно следя за малейшими изменениями в своем организме. Все его внимание было обращено к себе, и он начал отмечать для себя ритмы сердцебиения, позывы в животе, любое движение во внутренностях.

Забросив дела царства и перепоручив их Ферорасу, днями он лежал в постели, вставая лишь по нужде. Мать по его требованию не отходила от него и кормила его с ложки. Ее постоянное присутствие вызывало в нем плаксиво-умилительное настроение. Сайпро нежно гладила ему руку, в то время как он со слезами на глазах жаловался ей, что еще молод, а вот настолько болен, что «даже не может руку поднять».