Ельцин и его генералы

Октябрь 1993 года стал особой страницей в биографии министра обороны России. К тому, что Ельцин рано или поздно пойдет на открытую и жесткую конфронтацию с Верховным Советом, Грачев был готов задолго до октября. На президентской даче не однажды проходили тайные совещания, в ходе которых Ельцин, силовые и другие министры дискутировали о способах и сроках «усмирения» парламента. В этих дискуссиях Грачев старался играть первые роли. Это давало возможность еще раз продемонстрировать преданность президенту.

Отъезжая за город, Грачев соблюдал строжайшую конспирацию, не посвящая в цели своего отъезда даже начальника Генштаба генерала Михаила Колесникова и еще одного своего первого заместителя — Андрея Кокошина. Но министру только казалось, что о его интенсивных маневрах в районе президентских дач знает только он, его водитель и самый посвященный помощник генерал Валерий Лапшов.

В центральном аппарате МО и Генштаба, Главном управлении охраны, Службе безопасности президента, МВД, ФСБ и ФАПСИ существует давно устоявшаяся система «неформальной связи», по каналам которой иногда мгновенно передается нужная информация, что очень часто выручает их и не позволяет начальству застать подчиненных врасплох.

…19 сентября 1993 года в президентской резиденции «Русь» сильно повздорили министр обороны и директор ГУО генерал Михаил Барсуков. Два бравых генерала не на шутку сцепились «после ужина» на виду у Ельцина в яростном споре: готовы или не готовы силовые структуры к вводу в действие готовящегося указа президента о прекращении полномочий парламента. Наблюдавшие эту сцену отмечали, что то был явный спектакль, в котором два верных стражника президента демонстрировали «страстный плюрализм» мнений, пытаясь одновременно заработать очки у Ельцина.

При этом Барсуков играл роль эдакого капитального мужичка-прагматика, который умеет сто раз отмерить, а раэ отрезать. Грачев же имитировал решительного, горячего бойца-рубаку. Сытный ужин у президента вскружил голову, генералы плохо подбирали выражения. До хватания за грудки дело не дошло, но все к этому близилось.

Ельцин занял сторону Грачева. А Барсукову даже предложил «отдохнуть» до тех пор, пока все закончится. Грачев был доволен. Он не догадывался, что таким образом Ельцин и Барсуков еще раз проверили позицию министра обороны перед решающим броском на парламент…

Но когда указ был введен в действие и сразу за вспышкой беспорядков в Москве встал вопрос о вводе войск в столицу и их применении, коллегия Минобороны долгое время не принимала четкого решения.

Я был очень близко к эпицентру этих событий и могу свидетельствовать: поддержка ельцинского указа Грачевым натолкнулась на осторожно-рассудительное и даже прохладное отношение коллегии к требованию президента силой покончить с парламентом и поддерживающими его «бандитами».

Между Кремлем и Арбатом шли тяжелые и очень нервные переговоры. Судя по тому что Кремль все яростней требовал от генералов определиться и не тянуть резину, там была жуткая паника. Со стороны Боровицких ворот до МО и обратно то и дело носились на машинах «эмиссары» со страшно озабоченными и перепуганными лицами. По мере того как обстановка осложнялась, многие из них охотно засиживались в арбатских кабинетах за чашкой чая или кофе и не торопясь обратно в Кремль…

Грачеву звонили Гайдар, Бурбулис, Волкогонов — все «давали указания». В конце концов министр не выдержал и раздраженно заявил, что у него есть только один начальник — президент…

Ельцин рвал и метал от нерешительности генералов.

Явившись в Минобороны среди ночи, президент был вынужден «выламывать руки» Грачеву и всей военной верхушке, требуя немедленного использования войск для подавления восстания.

В конце заседания той коллегии МО с участием президента наступила кульминация: план штурма Белого дома был утвержден, а побледневший Грачев, медленно выговаривая слова, спросил Ельцина:

— Борис Николаевич, вы даете мне санкцию на применение танков в Москве?

Ельцин посмотрел на министра злым, испепеляющим взглядом. Повисла тягостная, грозная тишина. Чтобы разрядить ее, Черномырдин неожиданно жестким голосом стал упрекать Грачева в том, что не президенту же решать, какие средства необходимы министру обороны для выполнения задачи, поставленной Верховным главнокомандующим!

Грачев еще больше обмяк и пробубнил в ответ, что он всего-навсего хотел уточнить некоторые детали.

Ельцин стоял у двери хмурый и злой. Потом процедил скозь зубы:

— Павел Сергеевич, я вам письменный приказ пришлю.

Ставя вопрос о письменной санкции президента министру обороны на применение тяжелых вооружений против защитников Белого дома, Грачев стремился заручиться индульгенцией: письменный приказ президента спасал его от ответственности.