Ельцин как наваждение

– Борух спросил, куда в Европу мы можем приехать без визы. Я сказал, что в Венгрию. Так что 2 марта в 12:00 мы должны быть в Будапеште, на горе Геллерт, возле главного входа в старую крепость.

– Но ты хотя бы узнал, чем этот твой Борух сейчас занимается? Приедем, а окажется, что он портной или зубной техник.

– Узнал. Только не у него, у других людей: он по нужным нам делам. Так что можешь не волноваться.

– И все же?

– О Моссаде слышал? Политическая разведка.

…В Венгрии наступление весны чувствуется уже в середине февраля – днем пригревает солнышко, снег, если он вообще выпадал, тает и на деревьях стремительно набухают почки. Настроение у людей под стать погоде – радостное и беззаботное. Не чета нашей февральско-мартовской авитаминозной депрессивности. Но в этом году холода и тут задержались. В равнинном Пеште и то зябко, долго не погуляешь, а уж тут, в Буде, да еще на вершине нависающей над Дунаем горы, студеный ветерок пробирает до костей.

Ряшенцев знакомит меня с Борухом и идет греться в машину.

– Ну что, прогуляемся вокруг замка?

– Давайте прогуляемся.

Борух примерно моего возраста, но чуть ли не на две головы выше, кучерявый, с выраженными негроидными чертами лица. Может, он до переезда в Обетованную и жил в Москве, но его говорок выдает в нем уроженца местечковой Украины. Не знаю, как он, а я промерз до чертиков. Просто зуб на зуб не попадает. В такую погоду все разговоры, если они ведутся на свежем воздухе, должны быть лаконичными и без лирических отступлений. Но еврей-репатриант не был бы евреем-репатриантом, если б, прежде чем приступить к делу, хотя бы пяток минут не уделил расспросам про то, «как там сейчас». Боруха интересует многое: растут ли сейчас тиражи советских газет, хорошо ли журналистам платят, нет ли у меня знакомых в московской Коллегии адвокатов, на какой улице я жил в Ташкенте и не знавал ли там Фиму Хейфеца, лучшего джазиста города: «Он подрабатывал на фоно в ресторане “Зеравшан”. Не доводилось бывать?».

Обсуждение, как сказал бы Михаил Сергеевич Горбачев, общечеловеческих ценностей довело меня до дрожи в теле и стука зубов:

– Ряшенцев рассказал вам о нашей задаче? Что вы об этом думаете?

– Это хорошо, что ваш шеф проявляет такой интерес к Израилю. В руководстве нашей страны это, безусловно, будет воспринято положительно и с интересом. Но я хотел бы спросить: у господина Ельцина есть шанс сменить Горбачева и возглавить Советский Союз?

– Лично я такую возможность не исключаю.

– Он хочет, чтоб условия восстановления дипломатических отношений были оговорены с руководством Израиля заранее, я правильно понял?

– Для начала, как первый шаг, нас устроил бы обмен устными посланиями между ним и руководителями Израиля.

– А следующий шаг?

– Следующий нам подскажет внутриполитическая ситуация в СССР.

– Я доложу о ваших предложениях премьер-министру.

Круг сделан. Мы опять у главного входа в замок. Я несколько разочарован: «Доложу премьер-министру…» – и из-за этого ни к чему не обязывающего обещания я летел два часа и еще час мерз на ветру на этой чертовой горе?! В кармане скопился ворох бумажных носовых платков, непригодных к дальнейшему употреблению. Представляю, как жалко я сейчас выгляжу с красным носом и подрагивающими губами! А израильтянину хоть бы что. Вот ведь устойчивый к невзгодам народ – что синайская жара, что колымский холод, все нипочем!

– Что ж, буду ждать от вас какой-то ответ. Не хотите подойти к нашей машине, попрощаться со своим приятелем?

– Не стоит. Скажите, рад был повидаться, – и уже пожимая руку: – У вас, по-моему, послезавтра выборы в российский парламент? То, что ваш шеф станет депутатом, это для нас очевидно. А дальше?

– Дальше будут выборы парламентского спикера, а еще дальше – президентские выборы. То, что и те, и другие он выиграет, это для вас тоже должно быть очевидным.

– Отлично. Удачи!

…Мне казалось, что Венедикту-Боруху, для того чтобы доложить своему премьеру о предложении Ельцина установить неформальный личностный контакт и получить от того какой-то ответ, потребуется дней пять, не больше. Но прошла неделя, потом другая, а он на связь так и не вышел. Сначала я чуть ли не дважды в день, утром и вечером, интересовался у Ряшенцева: твой израильский дружок не звонил? А после понял: не позвонит! Не знаю почему, но нутром чувствовал – не позвонит. И не приведи Господь, если информация о нашей будапештской встрече получит хоть малейшую огласку. Шеф воспримет это не иначе, как предательство. А с предателями он расстается без колебаний.