Ельцин как наваждение

Шелов-Коведяев что-то исправляет в отпечатанном на машинке документе и передает листок литовцу. Тот, пробежав глазами по тексту, одобрительно кивает: «Да, да, так лучше». Далее следует любопытная сценка, в финале которой завеса тайны спадает, – литовец передает бумагу «настырным», те склоняются над ней, едва не касаясь лбами друг друга, внимательно читают, а прочитав, решительно отвергают предложенный российским депутатом компромисс: «Такая трактовка не отвечает основополагающему принципу суверенного равенства». Акцент и безапелляционный способ аргументации безошибочно указывает на страну происхождения – американцы.

– Геннадий Эдуардович, а эти-то что здесь делают?

– Консультанты. Из какого-то американского университета.

– А что, без их помощи невозможно обойтись?

С тех пор как Бурбулис сменил профессию преподавателя марксистско-ленинской философии на профессию политика-демократа, прошло чуть более двух дет. Но многие явления нынешней сумбурной действительности он по-прежнему рассматривает с позиций диалектического материализма, преподаванию которого у себя в Свердловске посвятил более половины прожитой жизни. Во всяком случае, американскую опеку ближайший соратник Ельцина воспринимает диалектично – как неизбежную издержку перехода к новому качеству межгосударственных отношений на постсоветском пространстве. А то, что оно уже именно постсоветское, а никакое другое, в этом у него нет никаких сомнений.

– С этими консультантами нам, в общем-то, даже проще. Не будь их, Ландсбергис каждую страницу отправлял в Штаты на экспертизу, а мы бы тут ждали по нескольку дней.

…Гостиница, в которой нас разместили, еще недавно принадлежала ЦК Компартии Литвы. Теперь ее новый хозяин – правительство Казимиры Прунскене. Но кто здесь сейчас квартирует – понять трудно. Построенная в парковой зоне многоэтажка производит впечатление необитаемой. Наверное, по причине ее почти полной безлюдности нам и предоставили два номера на этаже, где обычно селились ответственные партработники: один – для «спецпредставителя г-на Ельцина» (именно так мой командировочный статус отражен в старорежимном гостиничном формуляре), другой – для «сотрудников личной охраны, в кол-ве 2 чел.». Последнее приводит моих друзей в неописуемый восторг и дает пищу для новых, еще более изысканных насмешек.

Муратов с Крайним выглядят довольно устало. Видно, намаялись за день. Проводивший меня до самого номера депутат Ярмоленко как-то очень навязчиво выспрашивают у них про то, где побывали, с кем повстречались и что удалось узнать, но, почувствовав нежелание делиться информацией, решает откланяться: мол, у него еще в Верховном Совете куча дел. Крайнему определенно хочется позлить депутата: какие могут быть дела на ночь глядя? Тот, не уловив насмешки, разъясняет необходимость своего ухода:

– Мы сейчас на казарменном положении. Я уже который день не ночую дома. Нельзя. В любой момент может начаться штурм.

Муратов задумчиво произносит:

– И если все депутаты разойдутся на ночлег по домам, то мероприятие может сорваться: штурмовать безлюдное здание – полная бессмыслица!

Судя по недовольному выражению его лица, Ярмоленко не склонен осмеивать судьбоносность происходящего. Уже стоя за порогом, оборачивается и смотрит на меня с нескрываемым сожалением. Как врач на пациента, не желающего поверить в жаропонижающие свойства клизмы:

– О твоем приезде здесь уже многим известно. Не исключены провокации. Так что ночью будь внимателен. Гостиница практически не охраняется.

Тема моей безопасности дает спутникам уникальную возможность до филигранности отточить сатирическое мастерство. Сначала они долго, перебивая и дополняя друг друга, строят предположения о том, каким именно способом коварные злодеи покусятся на жизнь и здоровье спецпосланника самого Бориса Николаевича Ельцина, а исчерпав эту тему, устраивают диспут по поводу того, где было бы надежнее им устроить засаду – у меня в номере, под кроватью, или затаившись где-нибудь в коридоре. Заключительный аккорд делает Крайний:

– Вощаныч, ты просто обязан нам с Митей выдать оружие.

– Это еще зачем?

– Затем, чтобы в случае чего мы могли отстреливаться. Или ты думаешь, злодеев криками отпугнем? Кыш, противные, кыш!

Ужасно хочется спать. Глаза слипаются помимо воли:

– Ладно, острословы, расходимся. Надо отдохнуть.

Ночью просыпаюсь от шороха в коридоре. Открываю дверь и вижу Муратова, сидящего на стуле возле моей двери.

– Ты что тут делаешь?!

– Дежурю. Моя очередь. А ты спи, – и Муратов не был бы Муратовым, если б не съязвил по этому поводу: – Только после не отпирайся, что обязан нам жизнью.