Елтышевы

— Сами, — морщился Елтышев. — Похороны были... Сына хоронили...

— Ну да, ну да... Ладно. — Но перед тем как уехать, Сергей Анатольевич предостерегал: — В долг только не давайте! А то ведь потом не отвяжутся. Построже с ними.

Числа десятого июля — Елтышевы как раз были во дворе — пришла Валентина.

— И чего тебе надо? — спросил Николай Михайлович быстро, не дав ничего сказать жене.

— Я за свидетельством, — нагловато глядя ему в глаза, ответила Валентина. — Чтобы за утерю кормильца... Свидетельство о смерти нужно.

— И все?

Ее взгляд стал слегка удивленным.

— И как тебе не стыдно еще лезть сюда?! — рыдающе вскрикнула жена. — Два года ему мозги песочили, довели и теперь лезут... Где ты была, когда его хоронили, когда помощь нужна была, поддержка?.. Разрушила нашу семью, а теперь заявляешься.

— Послушайте...

— Все, пошла вон отсюда, — перебил невестку Николай Михайлович. — И дорогу забудь. Еще раз увижу — с копыт слетишь, — и стал закрывать калитку.

— Но для вашего же внука это! Как мне его кормить?! Деньги за утерю положены...

Елтышев рывком распахнул калитку, чуть не вбросив держащуюся за ручку Валентину во двор.

— Я тебе уже сказал: пошла вон. Я один раз бью... До трех считаю — и тебя нет.

Невестка быстро пошла по улице.

А через два дня появилась ее мать. И сразу пошла в атаку — о том, что заявление напишут, как дочери угрожали, что внук общий и Елтышевы обязаны содействовать получению пенсии за Артема; угрожала и тем, что может сообщить, куда следует, как на самом деле Артем погиб.

Николай Михайлович слушал, слушал, потом отбежал к крыльцу, схватил стоявшие там вилы.

— О-ой! — завизжала сватья и побежала прочь. — Убивают! Ой-й!

И Елтышев бы догнал ее, если бы Валентина Викторовна не удержала:

— Не надо, Коль, не надо, ради бога. Обо мне подумай.

А еще через несколько дней жена потеряла сознание. Что-то пыталась приготовить и упала на кухне. Николай Михайлович похлопал ее по щекам, потом облил холодной водой. Она медленно, тяжело очнулась.

— Что, за фельдшершей? — спросил Елтышев, помогая ей добраться до кровати.

— Да что она... В больницу надо... — сдавленный шепот. — Давно уже у меня... Внутри что-то... Рак, что ли...

— Какой рак?! Что ты несешь? — Но Николай Михайлович замолчал, испугался, впервые, наверное, по-настоящему представив, что может остаться без жены; это было страшнее всего. — Все хорошо будет, Валь. Сейчас...

Уложил, нашел ключи от машины, метнулся во двор. Долго мучил стартер, но “Москвич” не заводился. Аккумулятор вроде в порядке, свечи тоже, но мотор глохнет и глохнет. Лишь минут через десять Елтышев сообразил: бензина-то нет. В те дни, после смерти сына, много ездил и в последний раз еле дотянул до ворот, в ограду пришлось машину вручную вкатывать. С тех пор так и стояла.

Взял трехлитровую канистрочку, отправился по деревне искать бензин. По дороге заглянул к фельдшерице, попросил прийти, объяснил, что случилось.

— Уху, — без охоты ответила та и закрыла калитку.

Купил бензин втридорога у парня с “Уралом”. То ли Гоша звали, то ли Глеб; несколько раз Елтышев видел его вместе с Артемом.

Странно поглядывая на Николая Михайловича, парень наполнил канистрочку, протянул:

— Далёко едете?

— Не знаю... Жена заболела... Спасибо.

— Ну, давайте.

Фельдшерица, конечно, еще не приходила. Николай Михайлович одел жену — у нее самой сил совсем не было — в выходное платье, посадил в машину.

— Это... Коля... полис возьми... мой, — кое-как, одними губами, проговорила она.

— А где лежит?

— Ну... там... где деньги.

Елтышев забежал в дом. Нашел в тумбочке зелененькую карточку полиса, прихватил и деньги: “Вдруг что. Сунуть, может”.

Замкнул дверь, выгнал машину на улицу, закрыл ворота. Руки тряслись, все казалось, что что-то забыл, что-то делает не так. Жена сидела, отвалившись на спинку сиденья, глаза прикрыты, лицо серое.

— Куда, в город или до Захолмова?

— Давай... до Захолмова... хоть... Не могу...

Очень долго, как казалось Николаю Михайловичу, ждали в регистратуре, оформляли документы, возились с переодеванием. Не выяснив, что с ней именно, решили класть.

— Я завтра приеду, — пожимая ее руку, сказал Елтышев. — Держись.

Заправился, купил продуктов — ассортимент здесь был побогаче, чем в Муранове. Уже к вечеру вернулся домой.

Старался занять мозг насущными делами, думать о разных мелочах, чтобы не задаваться вопросами: что с женой? Неужели действительно рак? Как он будет один, если с ней случится страшное?

Достал ключ и остановился остолбенело: дверь в избу была приоткрыта, хлипкий замок выдернут, висел на последнем шурупе.

...То, чего Елтышев опасался все эти почти три года произошло, и произошло в тот самый момент, когда опасаться перестал, точнее, забыл — стало не до того. И вот залезли, обворовали. Что именно украли, он еще не определил, да и какая, в сущности, разница — одно то, что в доме побывали чужие, рылись в вещах, трогали их, поганили, было невыносимо...

Присел на табуретку, дергающимися руками достал сигарету, с трудом сумел зажечь огонек зажигалки.

— Ла-адно, — угрожающе проговорил. — Ла-адно, разберемся.