Элизабет переехала вместе с ними, когда они наконец нашли подходящее место. Она появилась, как и было обещано, сразу же после Нового года, поселившись в большой угловой комнате снимаемого ими этажа отеля, которая до тех пор использовалась в качестве места для складирования почты от поклонников. Ред и Ламар подрядили ее отвечать на корреспонденцию, просветив ее в искусстве подделывания подписи Элвиса, которую она скоро научилась выводить почти так же хорошо, как и они. Миссис Пресли сразу же почувствовала к ней расположение и настаивала, чтобы она называла ее бабушкой, мистер Пресли всегда был подчеркнуто вежливым и обходительным, и ей вполне нравились парни, пусть она и знала, что по правилам Элвиса ей и взглянуть — то на них было непозволительно, не говоря уже о том, чтобы заводить разговоры, — он сказал, что любое проявление внимания к ним с ее стороны поставило бы его в глупое положение. Она не понимала этого, но приняла это точно так же, как приняла все другие смущающие моменты, которыми, похоже, была чревата такая ситуация. В первую ночь он пришел к ней в комнату и сказал, что проведет эту ночь с ней, хотя в Графенвёре дальше поцелуя они никогда не заходили и было неясно, на какого рода отношения она может рассчитывать. Он объяснил ей, что ей не нужно беспокоиться, что они не будут заниматься сексом по — настоящему, потому что он не делает этого ни с одной девушкой, с которой «собирается встречаться на регулярной основе», потому что он не может подвергать ее риску забеременеть. «Подобный риск повредил бы его репутации и имиджу. В ту первую ночь мы вроде как играли в ласки. В продолжение последующих недель и месяцев я ложилась с ним в постель почти каждую ночь».
Но вскоре она поняла, что она не единственная. Через несколько дней после ее приезда он взял в постель другую девушку, затем, после того как Ламар повез девушку домой, Элвис постучал три раза в стену между их спальнями, призывая ее к себе. Частым посетителем оставалась Маргит Буэргин, а спустя неделю или две Элвис объявил, что его приедет навестить Дженни Уилбанкс, девушка с железнодорожной станции в Мемфисе, — но она приняла и это, и со временем они с Дженни даже подружились.
Нередко она могла слышать его и его девушек через стенку своей комнаты, и хотя она сомневалась, что Элвис позволял себе с другими больше, чем с ней, это в действительности мало ее утешало. «Каждую неделю было по крайней мере две девушки, по выходным больше… Это часто были красивые девушки, [но] хотя я испытывала к ним ненависть, я знала, что они не останутся. Я же останусь. Я не давала ему возможности видеть меня плачущей, [и] я все время говорила себе, как мне повезло… Он никогда не извинялся. Мне кажется, он никогда не чувствовал себя обязанным давать мне объяснения. Я хорошо помню, как было мучительно ложиться с ним в постель через десять, может быть, двадцать минут после того, как уходила другая девушка. Часто бывало, что мы вовсе не занимались любовью; иногда он просто целовал меня на ночь и засыпал. Для него это было чем — то вроде утешения».
В первых числах февраля они переехали в элегантный, опрятный трехэтажный белый дом с лепниной на Гётештрассе, 14, всего в нескольких минутах ходьбы от отеля «Грюневальд». Они платили за аренду сумму, равную 800 долларам в месяц, в несколько раз большую существовавших расценок, но дом более чем отвечал их запросам. Там были кухня, чтобы могла готовить бабушка, пять спален, просторная гостиная для приятного времяпровождения и домовладелица, фрау Пипер, которая оговорила в качестве одного из условий аренды, что оставляет за собой комнату в доме, дабы выполнять обязанности экономки и одновременно приглядывать за своими американскими постояльцами. Фрау Пипер и бабушка составляли странную пару — они вместе ходили за покупками, вместе готовили, вместе выпивали, были явно привязаны друг к другу, но вместе с тем часто вздорили, хотя языка друг друга не понимали.