Осенью 1946 года Элвис пошел в новую школу, «Майлэм», — она была примерно в полумиле от Малберри–эйли, здесь учились школьники с пятого по девятый класс. Он не произвел никакого особого впечатления на ребят из своего шестого класса, но это вряд ли удивительно, если — безотносительно к социальному статусу — учесть созерцательный и спокойный характер самого Элвиса. Несмотря на свидетельство Вилли Уайлмена, на фотографии того периода шестиклассник Элвис — единственный ребенок, которой одет в рабочий комбинезон, он единственный изо всех сил пытается выглядеть счастливым ребенком, и он единственный, в выражении лица которого можно прочитать предзнаменование иного, нежели у всех остальных, будущего. Он производит впечатление мальчика, которому интересен окружающий его мир, он выглядит оптимистичным, он явно в ладу с самим собой, — но, как и на более ранних школьных фотографиях, его никак не назовешь частью группового снимка. Его товарищ по седьмому классу Роланд Тиндэлл за год до того приехал в город из Дорси, штат Миссисипи, и он столкнулся с той же проблемой, что и Элвис: «В это трудно поверить, но перемена оказалась разительной! Я был оторван от всех своих друзей, от всех, с кем рос и кого знал — а знал, выходит, всех. И вот я оказываюсь в Тьюпело: три седьмых класса! Я хочу сказать, в то время это невозможно было себе представить, я хотел снова оказаться в деревне!» Элвис тоже был ошарашен, но в то же время — не более ошарашен, чем любой другой мальчишка, оказавшийся в его шкуре. Он наблюдал, он ждал, но он не знал, чего он ждет.
Пресли переехали на следующий год, и Глэдис снова пошла на работу в прачечную на Мид–Саус. К тому моменту, когда Элвис начал ходить в седьмой класс, они уже жили на Норт–грин–стрит — ближе к школе и в довольно респектабельном районе, но респектабельном для цветных. В отличие от Шейк–рег, более напоминавшего крысиную нору, которой, к счастью, суждено было быть уничтоженной в ходе первого проекта реконструкции в штате Миссисипи в 1968 году, Норт–грин–стрит простиралась напротив «нормальной», белой части города и по большей части была застроена аккуратными домами на одну–две семьи. И хотя дом, который они арендовали, представлял собой один из двух или трех «белых» домов во всем районе, они были окружены семьями черных, церквями для черных, общественными клубами для черных и школами для детей черных. Что касается друзей и знакомых Пресли — речь идет не о тех из Южного Тьюпело, которые, например, работали на лесопилке или были поденщиками, — не многие из старинных (старых) друзей посещали Пресли в их новом доме. Однако это было не настолько шокирующим и предосудительным, чтобы помешать Лиллиан, сестре Глэдис, и ее семье арендовать это жилище, когда Глэдис и Вернон его покинули.
В седьмом классе Элвис уже каждый день ходил в школу со своей гитарой. И хотя много позже учителя охотно вспоминали о ранних признаках «исключительности того мальчика», большинство одноклассников относились к его музицированию скептически, презрительно морщась, как если бы имели дело с творчеством деклассированных элементов (по сути, отношение в обществе к хиллбилли или расовой музыке таковым в те годы и было). Другие же, как, например, Роланд Тиндэлл, восхищались им, чувствуя в позиции Элвиса что–то вроде символа веры». «Насколько я помню, Элвис стал приносить гитару в школу с самого начала учебного года. В те годы подвал школы «Майлэм» был неким местом отдыха: туда можно было прийти во время большой перемены, и вообще подвал был открыт почти всегда, чтобы дети могли переждать там непогоду или просто передохнуть после уроков. Довольно часто Элвис и мальчишка по имени Билли Уэлч играли и пели в том подвале, а мы оставались послушать их. Иногда Элвис мог сыграть что–нибудь и в классе во время перемены, но такое случалось нечасто, потому что большинство одноклассников терпеть не могли кантри–музыку, а Элвис играл и пел именно кантри. Как–то он обронил, что собирается работать в радиокомпании «Опрай» — он не хвастался, не бравировал, это была просто констатация факта». «Он приносил гитару в школу только тогда, когда не было дождя, — вспоминал Джеймс Осборн, младший брат Миссисипи Слима, в то время сам только переехавший в город. — Он забрасывал гитару за спину, а до большой перемены она была под замком в его шкафчике. Тогда мы окружали его, а Элвис пел и колотил по струнам. Все его разговоры были только о музыке — не столько о компании «Опрай», сколько о стилистике церковно–негритянской музыки вообще. А он и пел по большей части негритянские госпелы».