Постепенно ему начинало казаться, что у него получается все лучше. Поскольку пробиться к Торпу было очень и очень непросто, Элвис спрашивал совета у кого только можно — например, у его помощника Боба Релайи или у актера Гленна Стрейнджа, отличавшегося завидным терпением в трудных сценах. «Он находил общий язык со всеми, — вспоминал Релайа. — В один из первых дней работа над очередным эпизодом задержалась по техническим причинам, и кто–то из съемочной группы сказал, что сейчас бы им не помешала хорошая песня. Элвис тут же взял свою гитару и спел. Там не было никаких: «Что вы, что вы, я стесняюсь!» Он просто сказал: «Дайте мне гитару!» У него были все необходимые актеру качества, которые он мог с успехом продемонстрировать в нужный момент. Скорее всего из него бы вышел и классный учитель, и механик. Он был очень целеустремленным и всегда знал над, чем мы работаем в данный момент и, чем будем заниматься завтра».
Дьюи, приехав в Голливуд на несколько недель в отпуск, угодил прямиком в обстановку, где смешались работа и игра, отчаянные сделки и лицемерные отказы. Его поездка была оплачена Элвисом, который (как писал Боб Джонсон в Press–Scimitar) «хотел, чтобы Дьюи проводил с ним как можно больше времени и посмотрел, как он работает в MGM… Он не стал селить его с другими парнями, а выделил ему комнату в своем номере… Он даже свозил его к дантисту и потратил около 400 долларов, чтобы ему поставили такие же чудесные пломбы и коронки, как у него, и чуть ли не каждый день таскал его по разным студиям и домам кинозвезд, гордый за своего странного друга из Мемфиса».
К несчастью, вышло так, что слово «странный» оказалось наиболее подходящим для описания поведения гостя. По словам Скотти, «в Голливуде Дьюи вел себя точно так же, как до этого в Мемфисе. Однако если там его знали все, то здесь он оказался не в своей лиге». В первый день он приехал на съемочную площадку, но минут через пятнадцать заскучал и ушел. С другой его выпроводили за то, что он делал фотографии. Когда же Элвис привел его в студию, где озвучивался фильм «Братья Карамазовы», и познакомил с Юлом Бриннером, Дьюи ляпнул: «Я смотрю, ты у нас коротышка?» Элвису пришлось извиняться за своего друга. «Что и говорить, ситуация складывалась не из приятных, — поясняет Джордж Клайн. — Элвис любил Дьюи за то, что тот для него сделал, и в то же время стыдился за его поведение в Голливуде. Как–то мы отправились на встречу с Сэмми Дэвисом–младшим в «Мулен–Руж», и публике представили Элвиса со сцены. Так Дьюи возьми да и выпрыгни на сцену между лучом прожектора и Элвисом и говорит: «Дьюи Филлипс, Мемфис, штат Теннесси», в тот момент, когда тот делает поклон. Мы не стали на него злиться, лишь сказали себе — это же сумасшедший Дьюи. Уж Элвис мог бы знать, что он на такое способен».
Незадолго до его отъезда Элвис поставил ему новый сингл «Teddy Bear» из фильма «Любить тебя», и тот аж до потолка подпрыгнул — мол, это будет хит, и попросил поставить его еще раз. Он рассказывал Бобу Джонсону: «Когда я садился в самолет, у нас у обоих на глазах были слезы. Я сказал ему, что никогда не смогу отплатить ему за то, что он для меня сделал. Напоследок Элвис мне сказал: «Филлипс? не дрейфь и прочти молитву перед тем, как сядешь в этот самолет».
Дьюи удалось протащить на борт самолета «контрабанду»: несмотря на все предупреждения Элвиса, он увез копию нового сингла, который должен был поступить в продажу 11 июня и который, невзирая на принципы деловой этики, прокрутил в эфире сразу же по прибытии в Мемфис. В ярости были все: и руководство RCA, и Полковник, да и сам Элвис тоже. И в Press–Scimitar появился заголовок: «Элвис и Дьюи расстаются».
Тем временем съемки быстро подходили к концу, и уже было ясно, что картина удалась. Фильм наводил на размышления как о разлагающих последствиях быстрой славы (Винс Эверетт стал их жертвой еще до того, как ее добился), так и о том, что под маской хулигана может скрываться нежная и тонкая натура. Именно это Элвис уже несколько лет и словом и делом доказывал публике и критикам. Разумеется, кое–где он прибег к заимствованиям, однако все указывало на то, что как актер он пошел еще дальше, чем в, и без того успешном, «Любить тебя». Впрочем, нельзя было сказать, что он полностью перенял чужую манеру игры, поскольку свой «почерк» был налицо, но в отдельных эпизодах все же чувствовалось влияние Джеймса Дина и Марлона Брандо — особенно Брандо в той тюремной сцене, где Элвис, высеченный и обнаженный по пояс, молча ждет, когда его зарегистрируют. В других эпизодах прослеживалось легкое сходство с молодым Робертом Митчумом, а порой и Биллом Мэрфи. Тем не менее это была настоящая, взрослая роль, которой Элвис мог по праву гордиться, отправляясь в конце июня домой.