Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис

— Что на это может сказать Элвис Пресли? — интересовался репортер, стоя в толпе своих коллег.

Вопрос был задан за час до начала концерта в «Пан Пасифик Аудиториум», который должен был стать его голливудским дебютом.

— Я очень уважаю этого человека, — ответил Элвис. — Он имеет полное право говорить то, что ему вздумается. У него огромный успех, он великолепный актер, но, мне кажется, ему не стоило так говорить. Он ошибается. Тем более что, когда он начинал несколько лет назад, ему довелось столкнуться с тем же самым. — А затем добавил, весьма удивив журналистов: — Я считаю этот жанр величайшим в музыке… Во всяком случае, он заслуживает самого пристального внимания. Тем более что это единственное, что я умею делать…

— И это все, что вы можете сказать?

— С успехом не поспоришь, — отрезал Элвис и как ни в чем ни бывало продолжил отвечать на вопросы о своих доходах, бакенбардах, ситуации с призывом в армию и о его брачных планах, после чего облачился в золотой пиджак и вышел на сцену.

Он намеревался произвести впечатление на почти целиком состоявшую из знаменитостей аудиторию, и это ему удалось. Перед набитым до отказа залом — присутствовало более десяти тысяч человек (Полковник заставил купить билет даже Хэла Уоллиса) — он почти час вертелся, крутился, танцевал твист, а под конец начал кататься по полу в обнимку с Ниппером в манере, которую критик–ветеран Джек О'Брайен из «Нью–Йорк джорнэл америкэн» назвал «слишком неприличной, чтобы это подробно описывать».

Публика приняла его на ура, но газеты восприняли выступление весьма мрачно. «Элвис Пресли обязан вести себя скромнее — или отправиться в тюрьму», — напечатала одна из них, а О'Брайен лишь подлил масла в огонь, охарактеризовав его музыку как «ужасные твисты из самого сердца черной Африки в сопровождении диких тамтамов». Не отставал от него и заведующий отделом культуры газеты «Лос–Анджелес миррор ньюс» Дик Уильямс: «Если кому–то еще требовались доказательства, что Элвис предлагает публике, по существу, не музыку, а секс–шоу, то прошлым вечером это было доказано». Концерт напомнил ему «одно из тех сборищ, что устраивали нацисты в поддержку Гитлера», и многие родители, присутствовавшие в зале с детьми (в том числе актеры Алан Ладд и Уолтер Слезак), выражали резкое негодование по поводу увиденного. В результате у Полковника состоялась неприятная беседа с лос–анджелесской полицией нравов, после чего он сказал своему подопечному, чтобы он вел себя на сцене «помягче». У него спросили, как отнесся к такой ураганной критике сам Элвис? «Это было не в первый раз, — ответил он. — Знаете, такое уже случалось пару раз и до этого». Жаловался ли Элвис на то, что он не может танцевать на сцене? «Нет, не жаловался… Он только сказал: «Что ж, если я не буду танцевать, то вечером мне не придется принимать душ». «Это сказал Полковник Паркер?! — удивился Элвис. — Он не мог этого сказать. Видите ли, я принимаю душ каждый вечер независимо от того, танцую я или просто пою».

Когда на следующий концерт явились представители полиции с кинокамерами, он и вправду вел себя «помягче», и единственным человеком, который был этим недоволен, оказался Юл Бриннер, «чье кровоточащее сердце, как писал Джек О'Брайен, заставляет его выступать против цензуры, как против вторжения в чью–либо частную жизнь. Он попросту смешон». Со своей стороны, Элвис никому не стал ничего объяснять.

Тем не менее он чувствовал себя совсем неплохо. Он выступил на пределе своих возможностей перед жителями города, в котором только недавно начал чувствовать себя комфортно, и это вызвало такой же всплеск интереса к его персоне, как, например, в Мемфисе или Саскачеване. Сингл «Тюремный рок» занимал в хит–параде первое место, победное шествие его последнего фильма по стране началось в Мемфисе в том же самом кинотеатре, где Элвис еще подростком подметал пол… Полковник уже потирал руки, прикидывая, что на контракте, подписанном с MGM, Элвис заработает около двух миллионов. Когда один репортер спросил Элвиса, что он будет делать, если его популярность пойдет на убыль, он ответил: «Нельзя оставаться на вершине вечно. Даже если я перестану петь завтра, то жалеть не буду. Я уже и так получил от жизни свой кусок кайфа».