Эльзас и Страсбург

Перебравшись из Майнца в Страсбург, он открыл ювелирную мастерскую, с усердием шлифовал полудрагоценные камни (агат и оникс) и, прослыв знатоком золотых дел, не радовал местных бюргеров мягким нравом. Судя по документам, ювелир Иоганн не раз представал перед судом, оправдываясь по искам о нарушении брачных обязательств, об оскорблении страсбургского сапожника и по другим не совсем приятным обвинениям. Видимо, авторитет мастера от всего этого не пострадал, если учесть, что два страсбуржца – Андрей Дритцен и Андрей Хейльман – поступили к нему в обучение, заплатив за то немалые деньги. Прошло несколько лет, прежде чем учитель с учениками образовал компанию по выпуску, как говорилось в уставе, зеркал. Однако позже было выяснено, что речь шла о книгах, в частности о «Зерцале спасения человеческого» (лат. «Speculum humanae salvationis»). Вскоре к трио присоединился Ганс Риффе, по слухам, человек богатый и готовый вкладывать деньги в сомнительное предприятие.

Иоганн Гутенберг

Технически одаренный Гутенберг по обыкновению соединял доходный промысел с досужим, то есть производил опыты в книгопечатании, но компаньонам ничего не сообщал. Самое странное, что об этом не знал и Дритцен, хотя в одной из комнат его дома бывший наставник хранил некоторые относящиеся к экспериментам вещи: свинец, отливные формы, деревянный пресс, похожий на те, которыми молочники давили сыр. В декабре 1438 года хозяин дома заболел и умер, а свободная доля оказалась предметом спора. Компаньоны разбирались в большом совете Страсбурга, и так громко, что невольно выдали тайну Гутенберга.

Незадолго до смерти Дритцена мастер уничтожил формы, а потом посланный им столяр разобрал на составные части и пресс. Протоколы, найденные 4 века спустя после суда, отчасти раскрыли подробности опытов. Особенно интересно свидетельство ювелира Дюнне, который, благодаря Гутенбергу, заработал 100 гульденов, печатая небольшие, скорее всего ксилографические книги.

Суд огласил решение в декабре 1439 года; Гутенберг выиграл процесс, а то, что его изобретение стало достоянием гласности, заставило потомков посчитать следующий, 1440 год датой открытия печати. Помимо самого процесса, это подтверждается документами, извлеченными из дел авиньонских нотариусов: «В 1144–1446 годах некий Прокопий Вальдфогель вступал в сделки с разными лицами, которых за деньги и другие выгоды посвящал в тайну искусственного письма».

Гениальное изобретение Гутенберга состояло в том, что он стал изготавливать металлические буквы, подвижные и выпуклые, вырезанные в обратную сторону. Сначала он набирал отдельные строки, а затем с помощью пресса делал оттиски на бумаге. Однако его денежные дела всегда оставляли желать лучшего. Работа требовала солидных вложений, и мастер попытался их добыть, однажды взяв в долг крупную сумму в страсбургской обители Святого Фомы. Эти деньги он так и не вернул, наследство было давно израсходовано, для выпуска книг средств недоставало, но, к счастью, нашлась поддержка в Майнце. Покинув Страсбург в 1444 году, Гутенберг вернулся на родину, где заключил договор с Иоганном Фустом и за ссуду в 800 гульденов ежегодно (на краски, бумагу и прочие потребности типографии) обязался делиться с ним половиной доходов.

Судьба второго товарищества оказалась не радостнее, чем у первого. Основной капитал был получен не сразу, кроме того, Фуст начал задерживать выдачу оборотного капитала и через 2 года совсем прекратил финансирование. Гутенберг отказался платить компаньону проценты, желая отложить платежи до того времени, когда предприятие начнет приносить солидный доход. Фуст обратился в суд, требуя уплаты, и выиграл. По решению судей типография со всеми принадлежностями перешла к нему, а позже ее владельцем стал третий участник событий – Петер Шеффер, ученик Гутенберга, женатый на дочери Фуста.

Отцу книгопечатания пришлось все начинать снова, что он и сделал, вступив в компанию с Конрадом Гумери. Имея слишком мало денег и вовсе не имея опытных рабочих и хороших инструментов, мастер, однако, достиг замечательных результатов. Всего за 5 лет он отлил не менее 5 различных шрифтов, напечатал латинскую грамматику и словарь Элия Доната, несколько листов которого дошли до нашего времени и ныне хранятся в Национальной библиотеке Парижа.

К дальнейшему периоду принадлежат несколько папских индульгенций, «Фрагмент о Страшном Суде» (отрывок из «Сивиллиной книги») и Библии, в том числе та, что известна под названием Библии Мазарини, – первое в Европе полнообъемное, напечатанное с большим искусством издание, признанное шедевром ранней печати.