Эмансипированные женщины

- Уже четыре дня я не принадлежу себе, - ответила пани Клара. Она опустила белесые ресницы и попыталась покраснеть еще больше, но это было просто немыслимо. - Мы обвенчались тайно в семь часов утра в костеле Святого Франциска, и с этой минуты в моей жизни началась полоса безоблачного счастья. У меня есть муж, который боготворит меня и которому самая гордая женщина могла бы подарить свое чувство. Поверьте, панна Магдалена, - с жаром говорила она, - женщина только тогда становится настоящим человеком, когда выходит замуж. Семья, материнство - вот высшее предназначение нашего пола! Не стану спорить, - скромно прибавила она, - бывает неловко и даже неприятно... Но обо всем забываешь, когда убедишься, что ты осчастливила человека, который этого достоин.

- Я очень рада, что вы так довольны, - перебила ее Мадзя.

- Довольна? Скажите: на седьмом небе! Я прожила в этом состоянии не четверо, собственно, не трое суток, а три столетия, нет, три тысячелетия! Ах, милая, вы даже не представляете себе...

Новобрачная вдруг оборвала речь, а затем прибавила тем задушевным тоном, каким обычно дают советы:

- Но чтобы заслужить такое счастье, женщина всю жизнь должна быть очень осмотрительна. Позвольте поэтому заметить вам, дорогая панна Магдалена, что вы бываете порой неосторожны...

- Да что же я делаю? - удивилась Мадзя.

- Ничего, я знаю, что ничего, все мы это знаем. Но незачем было посещать подкидышей, акушерок... А то, что вы несколько дней провели в гостинице...

- Но в гостинице остановился мой больной брат, - с негодованием перебила ее Мадзя.

- Мы это знаем! Дембицкий все нам объяснил. И все-таки пан Згерский говорит о вас с полуулыбочкой, а вчера... вчера эта срамница Иоанна остановила меня на улице и знаете, что мне сказала: "Что же это, смиренница Мадзя? Такую недотрогу разыгрывала, а сама вот до чего дошла!" Вы слышите, панна Магдалена? Эта вертихвостка, эта беспутница посмела сказать такую вещь!

- Бог им судья! - ответила Мадзя. - К тому же я через несколько дней уезжаю к брату, так что эти сплетни совершенно меня не волнуют.

- Вы уезжаете? - спросила новобрачная совсем другим тоном. - Скажите мне, но только совершенно откровенно: вы в самом деле сердитесь на Аду Сольскую?

- Я? - воскликнула с удивлением Мадзя. - Но ведь я ее по-прежнему люблю!

- Зная ваше сердце, я не сомневалась в этом. А... если бы панна Ада пришла к вам?

- И вы спрашиваете?

- Понимаю. У панны Ады, видно, к вам важное дело, а этот тюфяк Дембицкий не хочет взять на себя посредничество. Не знаю, что это за дело, но догадываюсь, что Ада хочет попросить вас помирить ее с братом...

- Я должна мирить их?

- Не знаю, ничего не знаю, дорогая панна Магдалена, только так мне что-то кажется. Ада обручилась с паном Норским, - и везет же этому парню! сообщила об этом пану Стефану, но ответа, кажется, до сих пор нет, и она боится...

- Чем же я могу помочь ей?

- Не знаю, понятия не имею, и прошу вас, забудьте о моих домыслах. Итак, я могу передать ваши слова панне Сольской?

- Она прекрасно знает, что я ее люблю.

В эту минуту Мадзю позвали обедать, к пани Мыделко, урожденная Говард, весьма сердечно простилась с нею, попросив хранить все в тайне и остерегаться злых языков.

Разговоры столовников, беготня прислуги, кухонный чад и жалобы пани Бураковской так утомили Мадзю, что она решила пойти в Саксонский сад.

Там тоже сновали толпы людей и слышался неумолчный говор, но видны были небо, зелень, деревья. Мадзе казалось, что в саду ей легче дышится и что среди неподвижных ветвей и увядающей листвы ее снова осенит своими крыльями тишина, пугливая птица, которая так давно улетела из ее жилища.

В аллее, где несколько дней назад она прогуливалась с братом и Дембицким, Мадзя нашла свободную скамью, села и засмотрелась на каштан. Тишина нисходила на нее. Она переставала замечать прохожих, не слышала шума. Ей казалось, что она погружается в сладостное забытье и печали, словно нехотя, покидают ее.

И снова перед ней возникла хрустальная беспредельность, в которой, как пестрые мотыльки, реют сотканные из света образы в радужных одеждах.

- Разрешите закурить?

Рядом с ней закуривал папиросу одетый с претензией молодой человек с истасканным лицом.

- А то, может, вас беспокоит дым, - сказал он.

Мадзя поднялась со скамьи, сосед тоже. Он шел рядом с ней и разглагольствовал:

- Одиночество - вещь очень неприятная для такой красивой барышни. Вы, я вижу, не варшавянка, может, у вас и знакомых здесь нет. В таком случае, осмелюсь предложить свои услуги...

Мадзя свернула к воротам, выходящим на Крулевскую, и ускорила шаг, но молодой человек не отставал и продолжал говорить.

Тогда Мадзя остановилась вдруг и, глядя прямо в глаза своему преследователю, сказала умоляющим голосом:

- Послушайте, я очень несчастна! Оставьте меня в покое!

- Вы несчастны? - воскликнул тот. - Но утешать красивых и несчастных барышень - это мое призвание! Позвольте ручку! - И он грубо потянул ее за руку.