Эмансипированные женщины

"...Но нельзя и сокрушаться безмерно, если порой он воспротивится тебе и отвратит от тебя свой лик..."

"Да, да. Он воспротивился мне..."

"Тот, кто сегодня с тобой, завтра может пойти против тебя, другие наоборот: люди часто переменчивы, как ветер..."

"Ада, панна Говард", - подумала Мадзя.

"Кратко твое пребывание здесь..."

- Да, каких-нибудь два дня! - вздохнула девушка.

"...и куда ни направишь ты стопы свои, всюду ты будешь чужая и странница..."

- Aх, как это верно! Особенно, когда я уеду за границу.

"...и не обретешь покоя, пока не соединишься с Христом..."

- Невеста Христова? - воскликнула потрясенная Мадзя. Но не испуг слышался в этом возгласе, а изумление.

Она перевернула страницу и со все возрастающим волнением прочла строки, как бы обращенные непосредственно к ней:

"Зачем озираешь ты все вокруг, если не здесь обретешь успокоение..."

- Стало быть, не в монастыре...

"На небесах твое обиталище, и все земное озирай как бы мимоходом. Все тлен, и ты тлен".

"Стало быть, я должна умереть? На все воля божья..."

Охваченная любопытством, она отыскала главу "Размышления о смерти".

"Скоро, очень скоро наступит конец твой; посмотри же, что с тобой делается: сегодня жив человек, а завтра нет его. А когда пропадает он из глаз, то память о нем быстро стирается... Утром думай, что не доживешь до вечера, вечером не утешай себя надеждой дожить до нового утра..."

"Как бедный Здислав!"

"Всегда будь готова и живи так, чтобы смерть не застигла тебя врасплох..."

"Он так живет. Неужели и впрямь догадывается?"

Сердце сжалось у нее от боли, и, чтобы ободриться, она выбрала другую главу:

"Хорошо, что порою мы терпим горе и уничижение, ибо они будят милосердие в сердце человека..."

"То же самое говорил Дембицкий", - подумала Мадзя.

"...напоминая ему о том, что он изгнанник, что в этом мире нет никого, кто мог бы стать ему опорой..."

"Даже Здислав мне не опора?" - подумала Мадзя, и ей стало еще тяжелей.

"Когда человека доброй воли мучат горести или недобрые мысли..."

"О, как они мучат меня!"

"...тогда он чувствует, как нужен ему бог, без которого нет добра. Тогда в горе он скорбит, стенает и молится... Тогда только видит он, что истинного мира и полного покоя нет в этой жизни".

"Так где же мое счастье?" - подумала Мадзя, совсем подавленная.

Она наугад раскрыла книгу и увидела заголовок "О монашеской жизни". Ее бросило в жар.

"Неужели это мой удел?.."

"Нужно научиться постоянно смирять себя, если хочешь жить в мире и согласии с другими людьми... Нужно стать юродивой Христа ради, если хочешь вести монашескую жизнь..."

- Я всегда была юродивой, - прошептала Мадзя.

"Одежды мало значат; перемена правил жизни и умерщвление плоти создают истинного монаха..."

"Стало быть, мне не надо вступать в орден, достаточно перемены правил жизни и умерщвления плоти".

"Кто иного ищет, кроме бога и спасения души, ничего не обретет, кроме страданий и печали".

"Ну, хорошо, а если я хочу ухаживать за больным братом?.."

"Смотри на живые примеры святых отцов, в коих сияет истинное совершенство и вера, и ты увидишь, сколь мелки и ничтожны наши деяния... Святые отцы ненавидели души свои в здешнем мире, дабы обрести их в жизни вечной..."

"Но больного брата не бросали!.."

"Они отреклись от богатств, достоинств, почестей и родных, отреклись от всего мирского..."

Мадзя в смятении закрыла книгу. Ей казалось, что она беседует с невидимым учителем, который велит ей отречься от всего ради бога и спасения души. В эту минуту она без сожаленья отреклась бы от мирской суеты: все узы, связывавшие ее с людьми, ослабли, если не порвались совсем. Но как бросить стариков, а главное, брата, для которого ее помощь была вопросом жизни и смерти?

Однако, успокоившись, Мадзя рассудила, что терзает себя напрасно.

Никто ведь не настаивает на том, чтобы она отреклась от семьи: даже сам автор этой удивительной книги советует только изменить правила жизни и отказаться от мирских соблазнов.

Она еще раз перелистала страницы книги и нашла:

"Поддержи меня, господи, в благом моем намерении и в служении тебе; дай мне сегодня совершить благое; ибо ничтожно все свершенное мною доныне".

"Да! - подумала Мадзя. - Пансион, уроки, женские собрания - все это ничего не стоит. Нужно переменить правила жизни, отказаться от соблазнов и посвятить себя Здиславу. Если бы я год назад поехала к нему, он был бы здоров. Пусть бы себе злословили люди, что я живу у брата из милости и не зарабатываю себе на жизнь..."

Несколько часов беседы с этой необыкновенной книгой под шум деревьев, шелест крыльев пролетающих птиц и звуки псалмов, которые пели воспитанницы сиротского приюта, благотворно подействовали на Мадзю. Нервное возбуждение улеглось, и на смену ему пришла томительная надежда. Мадзе казалось, что ее и весь мир окутывает легкая дымка, в которой растворяются все земные заботы, а за дымкой открывается новый горизонт, светлый и мирный.