Эмбер Глоу: Око Бури

С трудом высвободившись из крепкой хватки, Эмбер наконец рассмотрела верзилу. Зелёный фартук поверх серой робы, простецкие сапоги по колено, мозолистые натруженные руки. Черты немного огрубели, но в остальном это был такой же ребёнок, большой мускулистый ребёнок с кротким взором круглых васильковых глаз и длинной чёрной кудрявой шевелюрой.

— Беместа! Сколько лет прошло! Это и вправду ты? Или я снова вижу сон? Нет, сны не бывают такими костлявыми.

Эмбер невольно улыбнулась. Тюдюаль Балдвинус, которого насмешливые языки величали Болванусом, из-за скудных способностей к рациональному познанию навсегда остался доралихом, то есть миротворцем-учеником. Определённый в юности на должность садовника, все эти годы он исправно исполнял свои обязанности, скромные и нехитрые только с виду, и всецело довольствовался этой участью. Сама доброта и простота, по-детски чистая, не омрачённая губительным ядом житейских страстей, не отягощённая бременем суетных знаний.

Нет, он вовсе не был глупцом. Он, как и Виг, был в душе истинным миротворцем. Ведь, чтобы быть миротворцем, нужно прежде всего хранить мир внутри себя.

Правда, в отличие от остальных, у Тьюди не было иного выбора.

— Тьюди, я говорила тебе, я не беместа. Во-первых, ранг беместы давно упразднён, во-вторых, я не миротворец и никогда им не была. А в-третьих… Ну, ты же помнишь, бемест в Чертоге не жалуют. Всуе не поминают.

— Ну и что с того, что среди разрушителей было много бемест? И дормейды, и кейдоры были в их рядах. И доралихи даже. Что же теперь, считать наши звания бранными словами? — рассмеялся садовник. — Для меня беместа, как в древности, — это странствующий миротворец.

— Но я не…

— Ты — странница, и у тебя столько имён, что все и не упомнишь. А нынешнее — вообще не имя, а пароль. Паролями не бросаются. Как прикажешь себя величать тогда, а? Беместа…

Они долго сидели в саду, прямо на недостриженном газоне под сенью кружевных серебристых ветвей, и Тьюди без устали вещал обо всём, что случилось в Чертоге после её ухода.

О старом Бево Беато, прежнем Верховном Хранителе, ушедшем на покой вскоре после окончания войны. О наплыве доралихов после Бури — несмотря на громадные потери, понесённые не только миротворцами, но и простыми жителями, люди со всего Алессиона и других планет стали отдавать детей на служение Чертогу, так что он даже не мог всех вместить. Более же всего — о любимом саде, в котором ему была знакома каждая травинка.

К счастью, возвращение «беместы» отчего-то не казалось ему из ряда вон выходящим событием, и Тьюди не интересовался его причиной. Может, и вправду считал её странствующим миротворцем из древних легенд?

Поглядывая на собеседника из-под глубокого капюшона, чей покров одаривал тенью утерянного спокойствия, Эмбер настойчиво внушала себе, что иного выхода не было. Что она правильно поступила, некогда искалечив его судьбу и погасив в юном доралихе искру стремления к познанию.

Ибо видение грядущего полыхало заревом пожаров и взрывов куда более разрушительных, чем во время Бури. А разжигателем их был воин чудовищной силы, развращённый безграничным могуществом и снедаемый неутолимой жаждой запретной мудрости, Доэтваль Бальдевейн, в чьём облике ещё явственнее, чем в имени — с беспощадной безошибочностью — угадывался несчастный Тьюди.

4

— …и Кадмар подумал на тебя? Ну, уж это он загнул. Хотя… это же Кадмар.

Тьюди, конечно, рассказал и о Виге. Некогда неразлучный с доралихом, он лишь изредка заглядывал в сад, словно избегал его теперь, и Эмбер не могла не винить себя за это.

Так что подробностей случившегося Тьюди не знал. Только слышал, что Виграда последнее время терзала неясная тревога, и он подолгу пропадал на пустынных окраинах. А накануне получил сообщение, заставившее его немедленно покинуть Чертог.

Следы его оборвались над сумрачным Иссотом, чьи густые туманы поглотили сигнал небесной ладьи Хранителя, и миротворцы, отправленные на поиски, не нашли даже её.

— Иссот? — встрепенулась Эмбер. — Огаро об этом не говорил.

На выглянувшем из-под капюшона лице застыла озабоченная рассеянность. Руки странницы, всё ещё сидевшей со старым приятелем на газоне, начали невольно щипать недостриженную траву.

— А что он сказал? — вздрогнул Тьюди, подсознательно уловив беспокойство собеседницы.

— Иссот, вот оно что… Тогда всё встаёт на свои места… А, что сказал? В сущности, даже меньше, чем ты. Но ещё — о том сообщении…

— И что в нём было?

Медля с ответом, пришелица понурилась, закрыла глаза. Глубже вдохнула печаль бледного вереска, поёжилась от пробежавшего холодка, вслушалась в тревожное бормотание серебристых ветвей. Погрузилась в тягостные раздумья…

— Эмбер Глоу!

Неожиданный оклик заставил её резко обернуться.

Налетевший ветер сорвал капюшон с головы, ослепил на миг, растрепал волосы, упавшие на лицо, — и, когда она вновь открыла глаза, собственные янтарные пряди были единственным, что обладало цветом в поблёкшем вдруг мире. Окружающее расплылось, отдалилось, начало двоиться…

У странницы перехватило дыхание на долю секунды: будто Вселенная покачнулась.

Покачнулась, но осталась прежней.