Эмбрионы

Когда мама отослала меня в Канаду, она не спросила моего мнения. Все эти три года я была объектом травли и насмешек, я мечтала о спасителе, о моем защитнике. Почему-то каждый раз при мысли о тебе у меня наворачиваются слезы. Черт, вот и сейчас не видно экрана ноутбука. Мне больно, понятно?! Какого хрена ты не защитил меня от мамы и от всех этих уродов?! Почему тебя не было в моей жизни? Ты строил свою? Надеюсь, это того стоит.

Вспоминая о тебе, я вижу себя в детстве – ребенка с жалким выражением лица, который мечтает только о папочке, о его любви. У него сейчас нет сердца и души – есть только пропасть, могила внутри, куда сыплется все. Когда у меня пришли первые месячные – я была одна. Когда меня тыкали носом в портрет Путина и указывали на мое место – я была одна. Когда в мою голову первый раз пришла мысль порезать себя, когда я крошила салат для бабули Джо – даже бабуля говорила, чтобы я прекратила драматизировать.

Это не драма. Почему никто не верит моим чувствам? Почему мне так плохо, когда все вроде бы хорошо? Мне плохо, да! Поверишь ли ты мне?

Я ненавижу тебя, пап. Я просто ненавижу тебя за все.

Дина».

Владислав свернул письмо, присев на тумбу.

15

– Можно мне сигареты, пожалуйста, – невнятно промямлил парень в кулак, прикрывая лицо капюшоном.

– Какие именно? – властно уточнила продавщица.

– Эм… Ну…

– Молодой человек, говорите быстрее, у меня очередь! – бесцеремонно протянула та голоском столичной фифы и недовольно указала на цепь людей позади.

– Какие-нибудь недорогие, на ваше усмотрение.

– Короче, вот самые дешевые – «Кент». – Женщина небрежным движением пробила пачку и швырнула покупателю. – Сто писят.

– Извините, – прозвучало сладкое мурчание рядом, – но это не самые дешевые.

Парень повернул голову, отвернул, а потом резко уставился на девушку снова.

– Герман? Ха, ты чего тут делаешь? – радостно воскликнула Анастасия, придерживая продуктовую корзинку на локте, как дамскую сумочку.

– А я, собственно… – глупо заулыбался тот, поправляя капюшон.

– Уважаемые, давайте двигайте! – засигналила кассирша.

– Кончено, извините.

Крапивина быстро оплатила покупки и вышла на улицу с большим пакетом.

– Давайте помогу. – Юноша взял у нее пакет, не дождавшись разрешения.

– Спасибо. А ты куришь, что ли?

– Да, собственно, нет. Просто решил попробовать.

– Хах, оно и видно. Почему именно сейчас, случилось чего? – Она присела на лавочку под фонарем и постучала на месте рядом. Герман опустил тяжелый пакет и, выдохнув, сел.

– Рассказывай мне свою страшную историю.

– Честно, даже не знаю, что говорить. С вами, здесь…

– А что тебя смущает? – Анастасия повернулась к нему и уставилась в глаза. – Представь, что мы старые друзья, вот и все.

– Эх, сложно все это. – Юноша упал спиной на скамейку. – Я про Соню. Она, понимаешь, как-то странно и неестественно себя ведет. Постоянно меня оскорбляет и унижает, не пойму, чем я заслужил.

– Скорее всего, ты просто последний, кто терпит ее характер.

– В каком смысле?

– Ну, у нее мало близких, а мы с Артом не всегда можем помогать и составлять компанию на вечер. Она с трудом принимает новых людей в жизнь, постоянно пытается строить из себя независимую женщину, победительницу и бла-бла-бла. Но…

– Но?

– Но годы-то идут. Какая у вас разница?

– Пуф… – припоминал он. – Восемь, нет… Да, восемь лет.

– Во-о-от, – протянула девушка, выставляя палец вперед. – Она молода, но средний возраст уже за порогом. Одиночество… пусть она вечно твердит, что ей лучше одной, но это фигня все. Не может человек без человека.

– Поэтому она меня так… не знаю, недолюбливает?

– Вернее сказать, сильно дорожит тобой. А ты?

– А что я? – не понял Герман, но потом до него чуть-чуть дошло. – Без понятия, честно. Она кажется мне такой запуганной, забитой маленькой девочкой, которая пытается справляться со всем.

– Ей страшно, это понятно. Она дорожит нами всеми и до смерти боится потерять.

– Потому что больше никого нет, – закончил за нее парень.

Пару минут они посидели в приятной и умиротворяющей тишине. Мимо проходили люди: кто-то говорил по телефону, кто-то тянул непослушного ребенка домой, а кто-то нес букет цветов, шоколад и презервативы, уже прокручивая в голове сценарий наступающей ночи. Они оба наблюдали за снегом, который сыпался на этих прохожих, и следили за фарами машин. Сигналы, сирены, крики, разговоры… Вот он, наш любимый город; он полон людей, которые всегда рядом.

– Ну, а ты? – вновь заговорила Анастасия.

– А я, походу, тоже не могу поступить с ней неправильно и несправедливо, – горько и стыдливо признался Герман, скривив гримасу отвращения к самому себе.

– К чему это ты? – Она сразу ухватилась за ниточку.

– Да, это так. В общем говоря.

– И первые в жизни сигареты «так»? – Она улыбнулась и толкнула его в плечо.

– О, точно! – Он достал пачку из кармана, раскрыл упаковку и неловко зажал сигарету губами. Пошарив по карманам куртки, юноша замычал: – Влин, шавыгалка.