Эмфирио

Хонсон Оспуд перевел взгляд с Найона Бохарта на Гила, после чего обвел глазами других учеников, ожидавших ответа с нескрываемым интересом: «Можно подумать, что в моем классе собралась редкостная шайка будущих разбойников. Что ж, молодые люди, позвольте вас предупредить: сеющий хаос пожнет хаос! Нарушитель общественного порядка познает скорбь и будет сокрушен. Установленный порядок — единственный хрупкий барьер, отделяющий общество социального обеспечения от дикости и произвола. Проломив этот барьер, вы погубите не только себя, но и всех родных и близких. На сегодня достаточно. Хорошенько задумайтесь о том, что я сказал. А теперь все в орнаментарий — прыгать, прыгать и прыгать!»

Регулярно посещая одни и те же занятия, некоторые ученики — в том числе Флориэль Узсвис, Найон Бохарт, Маэль Вилли, Югер Харшпитц, Шальк Одлбуш и пара других — постепенно сплотились и сформировали своего рода клику, а ее необъявленным предводителем стал, с молчаливого согласия приятелей, развязный, неугомонный и безрассудный Найон Бохарт. Широкоплечий и породистый, как лорд, с красивыми зелеными глазами и тонким ртом, кривившимся то в одну, то в другую сторону, Бохарт был на год или два старше остальных. Неутомимый изобретатель проказ, он умел развлекать и подстрекать, но каким-то образом всегда ухитрялся выходить сухим из воды. Когда проделки, затеянные Бохартом, обнаруживались, за них, как правило, отдувались строптивый Югер Харшпитц или мечтательный Флориэль.

Гил сторонился этой компании, хотя ему и нравилось проводить время с Флориэлем. Бедовые проекты Найона Бохарта слишком часто граничили с опасной безответственностью; влияние Бохарта, завладевшего воображением Флориэля, казалось Гилу злополучным и нездоровым.

Благочестивый Оспуд терпеть не мог Найона Бохарта, инстинктивно чувствуя в нем прирожденного возмутителя спокойствия, но пытался не выходить за рамки справедливости. Бохарт и его приспешники, однако, делали все возможное, испытывая терпение педагога — подвергая сомнению дорогие его сердцу аксиоматические принципы правоверия, критически анализируя общепринятые ценности и останавливаясь, якобы по ошибке, на клетках с неправильными или даже кощунственными символами при исполнении ритуальных выкрутасов, с которых начиналось и которыми заканчивалось каждое занятие. Гил, стремившийся привлекать к себе как можно меньше внимания, вел себя гораздо осторожнее, тем самым заслуживая презрительные замечания со стороны Флориэля и Найона, настойчиво приглашавших его принимать участие в рискованных выходках. Но Гил только смеялся в ответ и мало-помалу перестал поддерживать приятельские отношения с Бохартом и его подражателями.

Прошли годы. Наконец, согласно уставу, класс распустили. Предполагалось, что Гил, теперь уже восемнадцатилетний выпускник храмовой школы, отныне может вести самостоятельное существование законопослушного фортинонского иждивенца.

Вознамерившись достойно отпраздновать окончание школы сыном, Амианте обратился к поставщикам деликатесов и заказал настоящее пиршество: жареную на вертеле птицу билоа под шаловничным соусом, целую рыбу-циновку, засахаренных морских кальхов, несколько чаш, наполненных вельшами, корпентинами и хеммером, приправленным отборной пурпурно-черной съедобной водорослью сорта «ливрет», а также всевозможные торты, пирожные и сладкие желе, не говоря уже о нескольких кувшинах эдельского вина.

На праздничный обед Гил пригласил Флориэля — у того не было отца, а мать Флориэля, предложи ей кто-нибудь устроить выпускную вечеринку для сына, только разразилась бы потоком площадной брани. Пока два друга набивали животы редкостными яствами, Амианте понемногу пробовал то одно, то другое.

К некоторому неудовольствию Гила сразу после еды Флориэль стал подавать признаки нетерпения и намекнул, что ему пора уходить.

«Как так? — воскликнул Гил. — Еще даже не вечер! Оставайся у нас — передохнем, а потом и поужинаем».

«Поужинаем? Ты шутишь! Я до того объелся, что с места сдвинуться не могу... По правде говоря, мы с Найоном договорились встретиться в одном месте — я не могу не придти. Почему бы тебе не составить нам компанию?»

«Не хотел бы навязываться. Меня не приглашали».

Флориэль загадочно усмехнулся: «По этому поводу можешь не беспокоиться. Найон поручил мне тебя уговорить». Последнее утверждение было явной выдумкой, но Гил, опрокинувший полдюжины кружек вина, был не прочь еще повеселиться. Он взглянул на Амианте, помогавшего поставщику деликатесов упаковывать кувшины, чаши и блюда: «Посмотрим, что скажет отец».

Амианте не возражал. Гил надел новые галифе красноватофиолетового цвета, черный пиджак с алыми нашивками и щегольскую черную шляпу набекрень. В новом костюме он чувствовал себя настоящим франтом, и Флориэль с готовностью поддержал его самомнение: «Ты совершенно неотразим! Рядом с тобой я выгляжу старомодным оборванцем... Что ж, не всем дано быть красивыми и богатыми. Пошли! Солнце уже низко — надо торопиться, а то все начнется без нас».