Эмигрант. Испанская война

Конечно, этот приказ я не выполню. Только в груди разливается какая-то тоска и боль, я будто предчувствую беду. Мне не хочется есть и даже спать, я забываюсь ненадолго и тут же кошмары меня пробуждают… Это предсмертная тоска: все фронтовики верят, что перед «последним» боем они чувствуют свой конец. И уже много раз это подтверждалось. А ведь завтра снова в атаку…

«Только не предавай своей чести и совести, и Господь тебя сохранит…»

А как же, мама, мне не предать её на чужой войне?

Господи, помоги мне…

Глава шестнадцатая. И снова Очандиано

…Пробуждение было тяжёлым. А очнувшись, я понял, что еле могу шевелиться. Вокруг были белые стены и окна, сквозь треснувшие рамы которых гуляли сквозняки. Рядом на койках валялись точно такие же увечные, а в воздухе висел запах карболки, бинтов и крови. Я не сразу смог вспомнить, как в очередной раз попал в госпиталь…

Крайней точкой моего продвижения на севере стал порт Бермео. 1 мая франкисты заняли город, но разъярённые баски страшной контратакой выбили их. Тогда на помощь бросили больше двух десятков батальонов наваррцев, марокканцев и присоединившихся к нам итальянцев. Атаку поддерживали немецкие панцеры. Но с позиций республиканцев мощно ударила неподавленная авиаций артиллерия. Последнее что я слышал – грохот артиллерийского разрыва…

И снова я в госпитале. Опять осколочная рана, и снова мне везёт: конечности остались на месте. Но воспаления я переношу ещё тяжелее, чем в прошлый раз.

Несколько дней кряду меня лихорадит: я мечусь между явью и сном. Очнувшись, истово кричу, прошу пить… Мне бредется лица ближних: размытый образ отца из далёкого детства, лицо молодой матери, во всех подробностях, я вижу каждую её черту. Какая же мама была красивая… Аркадий Юрьевич (Слава Богу, не тот, какого я выкопал) и Александр Иванович, тянувшие ко мне руки. Они что-то говорили мне, звали за собой, смеялись… Я радовался вместе с ними, тоже тянулся к ним, но вдруг в видение оказался Владислав Михайлович. Он резко опрокинул меня на кровать, и развернувшись к офицерам, начал выталкивать их; а они же, уходя, снова тянули ко мне руки…

Я ждал увидеть глаза басконки, но вместо этого видел её отца. Это видение всё возвращалось, я явственно слышал его голос и не мог понять: почему совершенно неблизкий и практически незнакомый человек так часто мне является?

Но видения закончились и я пошёл на поправку. А басконец мне не привиделся – он меня лечил.

… – Ну что, баск, радуешься меня видеть раненым и обездвиженным? Наверное, ликуешь внутри… Что же, твоё право.

Доктор с усмешкой взглянул на меня:

– Если бы я действительно радовался тому, что ты лежишь раненый, то тебя бы давно закопали, ещё неделю назад. Я спас тебя, русо, но теперь мы с тобой в расчёте.

…Вот так вот, я спас девчонку, а она спасла мою жизнь. Её строго отца звали Айнгеру, он был авторитетным хирургом. Именно его золотые руки чистили мои раны и достали все осколки таким образом, что мои ноги остались на месте.

…Дни в госпитале были до скуки однообразны. Я нехотя общался с парой испанцев, но это были не жизнерадостные и дружелюбные наваррцы. Когда они узнавали, что я русский, общение увядало как-то само собой – с русскими в Испании ассоциировалась помощь большевиков. Да я и не жаловался. После всего пережитого уже не хотелось искать общения; сказывалось нелюдимое детство. Я снова писал матери, теперь врал о том, что стал санитаром и служу при госпитале. В остальное время спал, ел… и тихо грустил. Однажды ночью, нахлынула такая волна тоски по матери и никогда не виданному отцу, что слёзы не удалось сдержать. Я тихо выл, зарывшись под одеяло и надеясь, что никто не услышит. Однако с утра во время обхода в глазах Айнгерру я прочитал что-то вроде… сочувствия?

Когда я наконец-то смог ходить, мне удалось осуществить маленькую мечту. В больничном саду росла сирень, в Испании она отцветает рано, однако страна Басков была горным северным (и относительно холодным) регионом. Потому я сумел дождаться момента, когда ещё дивные и благоухающие цветы не осыпались.

Это было настоящее счастье, вдыхать насыщенный, сладкий, даже несколько пряный аромат. Касаясь нежнейших листов сирени, я будто бы чувствовал под ладонями женскую кожу, до того необыкновенно бархатистой была её листва.

Вдоволь надышавшись, я сел на лавочку и с новой волной нежной грусти вспоминал, как молодая мама приносила в нашу каморку эти дивные цветы. Они сразу будто преображали наше скромное жилище, принося с собой атмосферу праздника… Теперь же я не смел сломать и кустика, боясь оттолкнуть детские воспоминания.

И в тот момент, когда я уже готов был подняться наверх, я увидел ЕЁ, выходящую из дверей больницы. Я узнал её со спины, по силуэту, и будто молния пронзила моё сознание.

– Девушка, подождите! Постойте!

Она лишь ускорила шаг.

– Девушка, пожалуйста, помогите!