Эмигрант с Анзоры

– А это не шрамы, – объяснил я, – это нам в детстве всем делают... ну, у нас в стране, в Лервене. Это личный номер, он у нас – как у вас фамилия. Без номера у нас нельзя, по номеру еду выдают и место в общине, и все. Считывается сканером специальным. Раньше просто цифры выкалывали.

Врач опустил глаза.

– Мы можем просто удалить этот участок кожи, – сказал он тихо, – это очень простая операция. Хоть прямо сейчас – хотите? Ведь теперь вам не нужен этот... номер.

Я молчал. Да, можно удалить. Очень просто, я знал уже, что это и не больно совсем – у них тут очень надежные обезболивающие средства. Но вот так – прямо сейчас?

Ведь это не прыщик удалить какой-нибудь. Надо же! Ведь живешь и совершенно не замечаешь этих насечек, никогда о них и не думаешь. И вдруг, когда тебе предлагают с ними расстаться – так страшно становится! Я даже не понимаю, что со мной произошло вдруг... Какой-то страх охватил, похожий на головокружение. Если словами это сформулировать, получится – ведь без этих насечек я стану совершенно другим человеком. Совсем другим! Хотя логически рассуждая, конечно, это не так – на что мне теперь этот номер? На Анзору я все равно уже не вернусь, да меня там и с номером расстреляют за милую душу. А здесь он ни к чему не нужен. Но страх – все равно...

Врач, видимо, понял мое состояние и сказал мягче:

– Ничего, это не к спеху. Меня зовут Ингор, – и протянул мне руку. Я назвал свое имя. Я знал уже, что здесь принято так знакомиться, и после знакомства уже не называют друг друга «сэн» и по фамилии, а только по имени.

– Ландзо, рука ваша, конечно, нуждается в лечении. Но у вас и весь организм не здоров. Вы говорите – жалоб больше нет. А вот как вы переносите полеты, скажем?

– Тошнит, – признался я.

– Так вот это у нас уже считается жалобой, – объяснил Ингор, – И выглядите вы не лучшим образом. Ландзо, давайте всерьез займемся вашим здоровьем.

И мы занялись всерьез. Врач заставил меня раздеться и тем же сканером тщательно обследовал все мое тело. При этом он что-то вполголоса диктовал циллосу, и тот, видимо, запоминал, записывал в свою память. Потом я встал, Ингор попросил меня присесть, сделать несколько движений руками. Потом зашел ко мне за спину и остановился.

– Так... а это что такое у вас?

И он ткнул пальцем прямо в болевую точку – надо сказать, точки после качалки остаются очень надолго, такие маленькие черные пятнышки, и болезненные – жуть. Но только если прямо в них ткнуть. Я, конечно, взлетел на полметра.

– Больно?

Я отдышался и объяснил ему все про качалку. Ингор снова зашел за спину. Мне даже страшновато стало – что, если опять ткнет. Но он больше меня не трогал, только осмотрел эти точки тщательно.

– Одевайтесь, Ландзо... в принципе, уже все ясно.

Он сел за монитор и что-то там забормотал. Я оделся. Ингор оторвался от монитора и посмотрел на меня внимательно.

– Вам нужно будет, во-первых, привести биохимию в соответствие с нормой. Для этого я приготовлю вам индивидуальные капсулы... их нужно будет принимать довольно долго. И не пропускать! Во-вторых, ваша рука, рубцы на легких, очень серьезные, и опять же внутренние швы после операции, кроме того, нарушения мозгового кровообращения. Голова болит иногда?

– Раньше да, болела. Да это же мелочи...

– Ну, не такие уж и мелочи. Вам придется какое-то время ходить ко мне на процедуры. А вот эти ваши... точки на спине. Если это то, что я думаю – мы пока ничего не сможем с ними сделать.

– Да они сами пройдут через несколько лет... а что это такое? – спохватился я.

– Пока я не могу сказать точно, – Ингор покачал головой, – позже. В следующий раз.

О насечках на запястье он больше не упоминал.

Я полюбил бродить по Набережной днем.

Делать-то особенно нечего. Ну, позанимаешься по программе, с мнемоизлучателем и без него – часа четыре, больше все равно невозможно. Врач дал мне еще комплекс лечебных упражнений каких-то, довольно дурацких. Их надо два раза в день делать. Перед этим выпиваешь капсулу еще специальную, ускоряющую рост мышц и нервные процессы в несколько раз. Но это тоже – ну, утром полчаса, вечером полчаса. По дому – никаких забот. Деньги сами на счет поступают... короче говоря, заняться нечем.

И – все время один. Все время. Как-то мне Рица позвонила, поинтересовалась, как и что... но и я, и она почувствовали – не о чем говорить. Она явно куда-то рвалась, торопилась уйти. Рассказать о своей жизни не могла – слишком уж все это мне чуждо, непонятно. Так, обменялись новостями – и разбежались.

Сэйн звонила два раза. С тем же эффектом. Спросила, как дела, не нужно ли чего... убедилась, что все в порядке, и... о чем еще говорить-то?