— Во всяком случае, Ландзо, прошу тебя помнить одно. Нет, конечно же, я умру. Раз так получилось, раз мы потерпели поражение… Я готов к смерти. Но ты мне как-то особенно близок… И мне не хотелось бы, чтобы ты думал обо мне плохо. Да, между нами было всякое. Все мы люди, и все случается. Но самое главное — все, что я делал, я делал из любви к вам. Я хотел, как лучше… Да, иногда я, возможно, давал волю своим чувствам. Но поверь, я хотел для тебя только хорошего.
— Что хорошего может быть в штрафной общине? — не удержался я, — вы же знали, что я не виноват.
— А я не отправил бы тебя в штрафную общину, — сказал неожиданно Зай, — и твоих друзей бы не тронул. Мне нужно было только, чтобы ты отказался… понимаешь? Ваша дружба — это было что-то ненормальное, она мешала и вредила вам самим.
Я покачал головой. Что за извращенная логика… Так все, что угодно, можно списать на «я хотел как лучше». А то, что нельзя — ну к чему ему было надо мной измываться, когда я попал в плен — это можно объяснить «несдержанностью и срывом». Нервы, видите ли, плохие…
Нет, хватит. Сейчас я его подниму, надену наручники… И тут Зай сказал.
— Да и в Бешиоре, ты же понял — я был с тобой. Ты очень меня огорчил, когда решил покинуть Анзору… Очень огорчил. Ты снова предпочел мне своих друзей…
Я посмотрел ему в глаза. Мертвые глаза, пустые. Совершенно слепой взгляд. Мне стало страшно. И чтобы этот страх не развился до состояния паники, я произнес спокойно.
— Здравствуй, Цхарн.
Он как-то весь изменился, подобрался и произнес благожелательно.
— Ты всегда отличался сообразительностью.
Ну что ж, подумал я. Дозорная служба. Это не только по дэггерам палить и на ландере патрулировать. Кому-то надо и с сагонами встречаться.
И еще я подумал, что до тех пор, пока сидит в кабинете пустого склада этот скромный, маленький кладовщик с густыми бровями, без всякого оружия, до тех пор все наши усилия, и освобожденная страна, и все эти миллионы людей, наконец-то понявшие истину — ничего не стоят.
Он сильнее.
Он наберет себе новых людей, и создаст их руками новых дэггеров, и снова захватит страну. И никаких наших сил не хватит, чтобы справиться с ним одним.
Только не дрожать. Спокойно.
Отрекаешься ли ты от Сатаны и дел его, Ландзо?
Отрекаюсь.
Я вспомнил еще, что он знает и читает все мои мысли. И сейчас он улыбался.
— Орел! — сказал он. — Герой ты, Ландзо! Самый настоящий герой. Никакого страха. И даже от сатаны отрекаешься. Я тобой горжусь, Ландзо!
— А что ты сделал с Заем? — поинтересовался я.
— А почему это тебя волнует? Эта личность тебе как-то особенно дорога?
— Да нет.
— Если он и умер, это по заслугам, верно?
— Пожалуй, ты прав, Цхарн.
Я сообразил, что уже два раза сказал «да» — нехитрый психологический прием. Да нет… на меня это не подействует. Когда нужно будет, я все равно скажу «нет».
— Значит, ты теперь не веришь мне? Не веришь, что ты — истинный правитель Анзоры? Истинный Анзориец?
— Нет, Цхарн. Я квиринец.
— Гордая личность. Орел — я же сказал! — Цхарн улыбался. Я положил руку на приклад дессора.
— Что ты хочешь, Цхарн?
— Сначала ответь мне, Ландзо, чего хотите вы. Вы приходите на чужую землю, не спросив, устраиваете здесь войну, свергаете правительство. Чего ради?
— Первыми приходите вы, — уточнил я, — мы никак не касаемся тех миров, где нет вашего влияния. Чего ради вы приходите? Зачем вам наши земли? Зачем вы хотите подобраться к Федерации и Квирину? Места в Галактике более, чем достаточно. Техника у вас лучше нашей… Зачем?
— Мой дорогой, — произнес Цхарн, — потому что мы хотим быть с вами… Потому что нас интересуют ваши, человеческие души. Вот меня интересует твоя душа. Я хотел выковать из тебя что-то настоящее. Я полюбил тебя, Ландзо, сроднился с тобой. А ты предал меня… Кого ты предал, Ландзо?
— Неправда. Если бы я остался, я предал бы своих друзей.
Мне уже самому начинало казаться, что все не так однозначно… А Цхарн по-прежнему улыбался.
— Все зависит от точки зрения, мой мальчик. Почему ты считаешь себя умнее других? Ты вправе учить других, как жить? Ты вправе принимать решения? А на самом деле, может быть, все далеко не так…
Что-то со мной происходило, пока Цхарн говорил. А может быть, он прав? Кто я, чтобы принимать решения? Я так часто ошибался в жизни… Разве я могу быть так уверен в себе?
— Мало того, ты считаешь, что вправе убивать. И ты уже убил многих… Тех, кто всего лишь мыслил иначе, чем ты.
— Тех, кто хотел убить меня…
— Не всегда, Ландзо, не всегда. Не притворяйся, ты не только защищался, ты и нападал. Ты пришел сюда, чтобы убивать. А ведь даже твой Бог учил совсем не этому. Кстати, о твоем Боге… ты ведь теперь у нас христианин, так? Ты теперь считаешь, что нашел истину? Что умнее всех других? И можешь проповедовать и учить? Какая глупость. Неужели ты полагаешь Бога настолько ограниченным, что он может придавать значение каким-то обрядам и именам? К Богу ведет множество дорог, и нет никакой разницы, по какой следовать… А вы считаете себя вправе убивать…
Я не выдержал.