В своей русской жизни она часто слышала слово «так». «Так» могло означать многое, преимущественно же оно означало тот порядок вещей, который нельзя было изменить, к которому можно было только привыкнуть. «Так» ходили пригородные электрички, «так» люди относились друг к другу, «так» было там заведено, «так», «ну, вот так».
В ее новых буднях – буднях русской эмигрантки – слова «так» больше не было. «Так», несмотря на кажущуюся рутину, было сродни животному страху. Оно осталось в прошлом, она нашла в себе силы изменить свое «так».
Ольга делала фотографии там, где она жила в какой-то конкретный момент времени, и посылала их в журнал «Бредни». Или, может быть, в «Бренди». Или в «Поговорим о культуре». Или, вполне возможно, в «Путешествуйте вместе с нами». Была ли она фотографом в том смысле, в каком это принято говорить? Можно ли было назвать ее человеком, который страстно любит фотоаппарат, фотосъемку и все те слова, которые начинаются с приставки «фото»? Который проявляет фотографии в ванной комнате и пишет о невероятных впечатлениях в своем блоге? Нет, она просто фотографировала, потому что это было довольно интересно, не требовало присутствия в одной стране, в одном городе, тем более в одном офисе с девяти утра до шести часов вечера, и потому что за это журнал «Бредни» высылал ей деньги.
Она стояла у распахнутого окна, с причала через два квартала долетал ветер, шевелил кухонные занавески.
У нее не было дома в том смысле, какой обычно вкладывают в эти слова риэлторы. Соседи, почтальон, счета за услуги на журнальном столике, один и тот же вид из окна, граффити в лифте, ребенок с пятого – всего этого в ее буднях не было. И это радовало сейчас больше всего.
«Хэтчбэк за четыреста пятьдесят тысяч, вся эта пресловутая стабилити… Нет-нет, I am fine, thank you» – говорила она. Это выглядело по меньшей мере странно, странным это и было, но ей плевать было.
Летом, семь лет назад, в Черногории ей довелось учить португальский в международном лагере для студентов. Бранко прибыл вместе с «Врачами без границ». Это был молодой хорват с перебинтованной рукой, темными волосами, немногим ее старше, нос у него был горбинкой. Стало известно, что их группа присоединится к студентам на две недели для изучения ускоренного курса португальского и последующего отбытия в Лиссабон.
Они познакомились в первый вечер после прибытия «Врачей без границ» в лагерь. Общались по-английски. Бранко говорил сбивчиво, быстро, его сильный акцент смешил ее. «Олга» – говорил он, танцуя с ней и не имея ввиду ничего особенного, просто произнося вслух чудное имя. И никто после него не произносил ее имя так по-особенному. «Олга, мы должны пожениться» – говорил он в конце той недели. «No, Branko, no. Меня ждут в России». «Кто тебя ждет?». Она вздыхала: «Мой университетский друг. Я обещала ему, мы живем вместе». «Забудь его, выходи за меня». У нее загорались глаза, сердце готовилось вырваться из груди, но вместо того чтобы принять его предложение, она грустно спрашивала: «Что мы будем делать потом?». «Любить друг друга. Помогать людям. Путешествовать». «А Мишель предлагает мне строить дом», – грустно думала она о своей московской жизни.
«No, Branko, no».
Всю следующую неделю Бранко оставлял у ее двери нарциссы, в которые вкладывал записки то на английском, то на хорватском, то на португальском языках. В субботу второй недели пребывания Бранко в лагере они поехали на пикник на Скадарское озеро.
Синяя вода, горы, тишина и этот удивительный человек вскружили ей голову. Его губы были влажными, взгляд – влюбленным и темным, подбородок кололся трехдневной небритостью. «Я не выйду за тебя, но буду любить тебя и помнить о тебе».
А земляника, которая росла тут всюду, оказалась очень сладкой.
Он продолжал писать из Лиссабона, Таиланда, Монголии – и по прошествии полугода он не оставлял надежды быть с ней. «No, Branko, no», – все так же отвечала она, будто играя в ей одной ведомую игру, правил которой он не знал.
Ольга сидела на краешке кровати в квартире, которую до нее снимал неизвестный художник, в чужой стране, к истории которой она не имела никакого отношения, но где ей нравилось и где ей было хорошо.
Бранко исчез из виду в декабре, и она никогда больше ничего о нем не слышала.
Ольга нажала на кнопку спуска, сработала вспышка, на экране фотоаппарата появился снимок ее отражения в зеркале.
Погода менялась, «хюгге» выходил на первый план. Ей нравилось это слово, понятие, «хюгге», это было важной частью датской действительности. «Хюгге», уют. Проводить пасмурный вечер в квартирах, над которыми работали молодые скандинавские дизайнеры, в интерьерах, где использованы экологически чистые материалы – все это было не так уж необъяснимо положительно воспринято ею. Быть с тем, кого ты любишь, заниматься с детьми чем-нибудь веселым, например, готовить пирог. Но сегодня хюгге ее не волновал.