Эмигрантка

Шел снег, весенний снег в Копенгагене. Он забивался в длинный разноцветный шарф, оставлял на лице холодные капли, покалывал руки. Дул тот самый, особенный весенний ветер, не холодный и не теплый, который наполняет легкие воздухом надежд и мечтаний; она улыбалась. Настраивала вспышку и глубину резкости, была уверена: вечером у нее будет много отличных снимков.

– Undskyld! – негромко сказал кто-то за спиной. – Оншкюльд! – Ольга обернулась.

Перед ней стояла kvinde – женщина – лет тридцати пяти.

– Я могу чем-то помочь?

Девушка говорила быстро и немного смущенно.

– Простите, могу я обратиться к вам с просьбой? Меня зовут Ингер Йоргенсен, я увидела, как вы фотографировали и решила, что вы… Дело в том, что нам очень нужен фотограф… Это маленькое семейное торжество, семь человек, только и всего.

Свадьбу играли на следующий день. Жених и невеста оказались довольно приятными людьми лет пятидесяти, торжество прошло в атмосфере общей непринужденности, и молодожены остались довольны фотосъемкой. Жених много шутил, невеста улыбалась, гости дружно хохотали.

Когда мужчины ушли «покурить и постоять на улице», а женщины стали говорить о браке и отношениях, Ингер попросила Ольгу сделать с ней пару снимков.

Было холодно и солнечно. У Ольги мерзли руки, а Ингер Йоргенсен была довольно привлекательна.

– Вы русская, не так ли?

– В ваших словах я слышу усмешку? – фотоаппарат щелкал не так, как нужно; она наклонилась, чтобы убрать вспышку и сменить объектив.

– Вы, русские, с вашей непомерной гордостью… Вздорные императрицы, балы и фавориты. В вас все это есть до сих пор…

– Ну, лично у меня всего этого нет, – не переставая щелкать кнопкой спуска, ответила Ольга.

У kvinde были правильные черты лица, хорошо ложился свет. Ольга опустила камеру, Ингер пристально смотрела на нее.

За стенкой в зале раздался смех: вернулся жених.

Стремительно приблизившись, Ингер Йоргенсен поцеловала ее.

Не принимать все как данность, не мириться, а  менять . Она думала, что научилась этому у Бранко. Но Бранко не говорил ей ничего подобного.

Она бросила все, что у нее было, ради новой жизни, ради новой себя. Сейчас она жила в Копенгагене, закрутила роман с девчонкой, играла роль фотографа и – кого еще? Искателя? Но что она искала? Или кого? Пару месяцев назад она жила на другой улице, в другом городе, была кем-то другим.

Немыслимо.

Немыслимым это было для нее прежней.

Все встало на свои места, когда одним дождливым понедельником ей пришло письмо, в котором сообщалось о том, что международный экипаж корабля «Гринпис» готов принять Ольгу Ч. в свою команду и что корабль ожидает ее скорейшего прибытия в порту Амстердама.

Стоял май, и Копенгаген был прекрасен. Она планировала остаться здесь до следующей осени, но это письмо, как и некоторые другие письма в ее жизни, поменяло планы. Самолет Копенгаген-Амстердам отбывал через час. Ингер Йоргенсен, стесняясь глубоких чувств, стоя рядом, говорила, что будет ждать ее возвращения, на каких бы материках они ни находились. Это звучало столь искренне и неподдельно и требовало столь значительных усилий от этой холодной датчанки, что Ольга улыбнулась и пообещала ей писать. Обещание звучало цинично, но когда Ольга шла к трапу, в глазах у нее стояли слезы: она оставляла здесь нечто большее, чем просто восемь месяцев своей жизни.

***

« Привет. Это я, твой «университетский друг».

Я, уже почти два года живущий без тебя. Это не так-то легко, представляешь?

Я видел его, я встречался с ним. С этим хорватом Бранко.

Его письма приходили на мой адрес. А я ведь даже не знал о вас. Не знал ровным счетом ничего. Был в полном неведении. И, знаешь, он не так плох. Я спросил его, что хорошего дает ему его работа (он по-прежнему работает с «Врачами без границ» ). Он ответил, что может встречать рассвет два раза в день.

В данный момент я пью виски, моя ненаглядная: сижу на софе, которую, несмотря на мои возражения, ты все-таки купила. За окном – пасмурный весенний день, который близится к вечеру, и тает снег, и я люблю тебя по-прежнему. Но ты стремишься, я – нет. Мне всего достаточно » .