Читаем Эмигрантка полностью

В обиде ты, что разорила дом,

Что я себе избрала трудный путь.

А я живу лишь мыслью об одном,

Что свидимся еще когда-нибудь.

Потом когда-то, дата

Неведома пока.

Прости, я виновата,

Что очень далека,

Рукой не дотянуться,

Лишь лучиком любви

Тихонько прикоснуться

И попросить: «Живи!»

<p>Здесь</p>

Здесь солнца и народу многовато.

Здесь летом, прямо скажем, жарковато.

И никакого спасу не зимой

От ветреной погоды дождевой.

Обилие приближено здесь к раю.

Чего здесь нет? – Я, право, и не знаю.

Цветут, необычайной красоты,

И травы, и деревья, и кусты…

Кому-то здесь и море по-колено,

А кто-то и при солнце, как во мгле…

Ведь люди тут живут обыкновенно,

По-разному, как и на всей Земле.

<p>Никогда</p>

И уже никогда не вернусь я домой.

Никогда не узнаю, что было бы с нами.

И уже никогда, никогда, Боже мой,

Не открою те двери своими ключами.

<p>Пишу письмо</p>

Пишу письмо с Прародины моей

На Родину, домой, где дома уже нет,

Где только прежней жизни долгий след

И много-много мной прожитых дней.

Пишу письмо на Родину, домой,

С Прародины, где дома еще нет,

Где только новой жизни первый след

Не вычерчен, лишь обозначен мной.

Пишу письмо. О чем? Да просто так,

Чтоб передать привет земле родной,

О том, как целовала первый мак,

Расцветший среди кактусов весной.

Как радовалась стайке воробьев,

Среди деревьев необыкновенных

(С необычайною красивостью цветов –

Больших и маленьких, цветных и белопенных).

Зимой здесь льются долгие дожди.

В пустыне это, право, благодать…

А жизнь обычна. Что о ней писать?

День. Снова день. И так стекают дни.

<p>Все прекрасно</p>

Иду уверенно и четко,

Как будто все тут, все по мне.

Пусть в сердце дробится чечетка,

Не проявлю ее во вне.

Все у меня прекрасно, милый,

Живу в своей родной стране.

А ты? Следишь ли за могилой?

Как клялся на могиле мне.

Или, все клятвы нарушая,

Живешь в своем беспечном сне?

Смеется женщина чужая

В теперь уже чужом окне.

А я за «тридевятым царством»,

За неоглядностью морей,

Не от беды, не за богатством,

По дикой дурости своей.

<p>Обыкновенный</p>

Какой же ты обыкновенный,

Любимый мною человек.

Как все смешливый и степенный…

Как все – не принял, не отверг…

Живешь, не тратя лишних сил,

Душе ни холодно, ни жарко,

И тех, кого ты приручил,

Тебе нисколечко не жалко.

Кого любил, тебя любя,

Зовут, протягивая руки,

Живут с тобою без тебя…

Живут в разлуке без разлуки…

А ты живешь как деревцо,

В полдневный зной приют давая,

И щедрых рук твоих кольцо

Открыто всем, не избирая.

Чем больше крона, тем щедрей,

Тем гуще тени благодать…

А мне уже твоих ветвей

Не ощутить… не увидать…

Мне увядать.

<p>Устала</p>

Острой гранью кристалла

Жизнь переставила метки.

Как я безумно устала,

Мыслей иссохли ветки.

Цель потеряла силу.

Все оказалось впустую.

Как я безумно тоскую.

Вижу свой дом… могилу…

Вижу тебя, родного…

Брата… своих друзей…

Улицы милого Львова…

Зелень лесных ветвей…

Вижу – не дотянуться,

Все за тем рубежом.

Родненький, мне бы проснуться,

Чтоб все оказалось сном.

Что ж, и жизнь – сновиденье,

Быстро стекает в ночь.

Годы в ней, словно мгновенья.

Чем тут можно помочь?

<p>Зеркало</p>

В Зеркале моей Души

Отражаются все лица:

Вот он Паж, а вот – Царица,

Чем они не хороши(?)

Мальчик-Рыцарь на Коне,

Фея, сладкая, в полете,

Темный Всадник на охоте…

В Душу лезут все ко мне.

Это – мой Мир, или чей?

Мне и больно и обидно,

Но меня почти не видно

В тихом сумраке очей.

Приспускаю мыслей шторы,

Приближаюсь я к окну,

Погружаюсь в тишину,

В синеве ища опоры.

В Зеркале моей Души

Отражаются событья,

Но связать их тонкой нитью

Слабой мысли не спеши.

<p>Эфир</p>

«Фильтруй эфир»,

Не впитывай как губка

Все, что несет стоячая волна.

Но в лабиринтах призрачных рассудка

Сумеет отразиться вся она.

Ты видишь, или ты не замечаешь,

Ты слышишь, или чем-то отвлечен,

Но, все равно, ты все в себя вбираешь

И не умеешь выстроить заслон.

И после в явь иль в сон приходит слово,

Картина, образ, разговор, сюжет…

Из впитанного бытия дневного,

Которого в сознанье нашем нет.

И мы толкуем про первопричины,

Пытаемся пробиться в глубь себя.

Но как преодолеть свои личины

И разобрать, что «я» и что «не я».

<p>Все пройдет</p>

Все пройдет. Быть может успокоиться

Сердце, обреченное любить.

Будет лишь привычная бессонница

Мысли в мрак сознанья уводить.

Буду погружаться в отрешения,

В тупость каждодневной суеты…

В физзарядку, фильмы, в птичьи пения…

В жизнь без ожиданья и мечты.

Я – ничто, я – вещь, я – домработница…

Замкнут мой мирок дерьмом, жратвой, полами…

Мы наедине: я и бессонница,

И еще твои глаза меж нами.

А терпеть не будет мочи боле,

На бумагу выплесну все боли.

<p>Поговорка</p>

Твердят в известной поговорке,

Что сыр бесплатный в мышеловке.

Но цены сыра в мышеловке

Известны только мышкам в норке.

<p>Молчание</p>

Я сегодня никак не могу уснуть.

Мне позвонить бы кому-нибудь,

Вздохнуть и прижаться к чьей-то груди.

(Здесь случайных знакомых «пруд пруди»).

Но ты далеко, за сетью границ.

И твое лицо за глазами всех лиц.

И мне никто не сумеет помочь.

Я хочу с тобой разделить эту ночь.

Время наших встреч за мельканием дней.

Но не о том речь, что мне все больней.

Чужая квартира – плохой приют.

Не в одной точке мира меня не ждут.

И летит сквозь года молчанье твое,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Полтава
Полтава

Это был бой, от которого зависело будущее нашего государства. Две славные армии сошлись в смертельной схватке, и гордо взвился над залитым кровью полем российский штандарт, знаменуя победу русского оружия. Это была ПОЛТАВА.Роман Станислава Венгловского посвящён событиям русско-шведской войны, увенчанной победой русского оружия мод Полтавой, где была разбита мощная армия прославленного шведского полководца — короля Карла XII. Яркая и выпуклая обрисовка характеров главных (Петра I, Мазепы, Карла XII) и второстепенных героев, малоизвестные исторические сведения и тщательно разработанная повествовательная интрига делают ромам не только содержательным, но и крайне увлекательным чтением.

Александр Сергеевич Пушкин , Г. А. В. Траугот , Георгий Петрович Шторм , Станислав Антонович Венгловский

Проза для детей / Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Историческая проза / Стихи и поэзия
Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги