Эмигрантка в Стране Вечного Праздника

Кстати сказать, эти особенности никак не объяснялись возрастом моей начальницы. На тот момент лет ей было около сорока с небольшим. Иначе говоря, она пребывала в том возрасте, когда у большинства людей психические функции находятся в нормальном состоянии. Скорее всего, в её случае имело место быть тривиальнейшее бескультурье. Зато физической энергии Агате было не занимать. Всю свою жизнь она провела в небольшой деревеньке, расположенной в нескольких километрах от морского побережья, население которой по традиции занималось животноводством и аграрной деятельностью. Агата не была исключением из этого правила. На момент нашего знакомства коров она уже не держала, но при этом значительно преуспела в выращивании уму непостижимого количества перцев. Как-то раз, завидев свою начальницу с огромным сельскохозяйственным инструментом в руках, из которого она что-то старательно распрыскивала на своей громадной плантации, я издали приветственно помахала рукой и, остановив автомобиль, уже было направилась в её сторону. Однако, увидев, что нас с Агатой разделяло расстояние приблизительно в триста метров, я замешкалась, раздумывая, стоит ли преодолевать его пешком по полю. Ведь я могла нечаянно наступить на какое-нибудь культурное растение и его сломать, а этого рьяная фермерша мне бы ни за что не простила. Пока я размышляла по этому поводу, Агата твёрдым шагом отправилась мне навстречу и через несколько минут вышла на обочину дороги. Она стряхнула рукой пот со лба и, повернувшись к возделываемому полю лицом, задумчиво произнесла: «Нда-а-а… И для кого я так стараюсь? А ведь всё украдут, паразиты…» «Кто украдёт? – опешила я. – Соседи?» «Да какие соседи! У них самих этого добра полно, вон там, через лесок, четыре поля по весне засадили, – Агата сопроводила свои указательным жестом и продолжила: – У нас тут другая беда. Чуть ниже есть кемпинг. А кто в этих кемпингах останавливается? Всем известно, одни голодранцы. Приличные-то люди ночуют в отелях, а не в палатках. Вот эти туристы-палаточники поля и обдирают, как стемнеет. Приходят с целлофановыми пакетами и набивают их до краёв. Этим летом я уже двоих своими глазами видела». «Так у тебя же несколько полей перцами засажено, каждое длиной аж до самого леса. Сколько тут гектар? Неужели всё это могут растащить постояльцы кемпинга?!» – удивилась я. Агата недовольно хмыкнула, оставив мой вопрос без ответа, и после краткого молчания изрекла: «Всё, что здесь растёт, принадлежит мне, а не дяде, понятно? И не твоё это дело рассуждать, сколько у меня перцев, ишь… Ты что?! Мои деньги, что ли, считать вздумала?!»

Шутка ли сказать, но внешне лицом и телом Агата напоминала задумчивого филина. Этот образ прекрасно дополняли её очки, с круглой оправой, размером на сантиметр больше глаз, что в другой интерпретации походило на аляповато наложенный макияж. Зато стиль одежды моей начальницы был, в своем роде, безупречным. За четыре месяца мне удалось лицезреть её всего в двух сменах одежды: паре кофт с коротким рукавом, одной юбке и одних брюках. Впрочем, экономия на своём внешнем виде была свойственна подавляющему большинству жителей сельской местности Страны Вечного Праздника. В то время как городские щеголи прибегали к услугам психологов, которые пытались излечить их от импульсивного шоппинга, население небольших посёлков и деревень с завидным энтузиазмом воплощало в жизнь принцип: «Не трать ничего, отложи на чёрный день!» Даже когда типичная крестьянская прижимистость приобретала крайние формы скупости, родственниками и соседями сельчанина-Плюшкина это расценивалось, как нечто похвальное, и делало его примером для остальных: «Смотри, какой молодец, у самого пятьсот коров, а денег на ветер не бросает! Свою семью держит на хлебе и воде, при этом всё заработанное никуда не тратит, а относит в банк! И то верно – там деньжата целей будут!» Как бы странно это не звучало, но в старушке-Европе начала двадцать первого века запросто можно было встретить перегонявших стада животноводов, как мужского, так и женского пола, одетых в залатанные зипуны и кафтаны, подпоясанные старыми верёвками, уже непригодными для того, чтобы привязывать ими к дереву скотину. Для полноты картины, на ногах у них красовались рваные калоши, замотанные скотчем или каким-нибудь другим подручным материалом, позволяющим заткнуть крупные дыры. Если подошва была продырявлена, то ремонтные работы этой обувки осуществлялись путём вбивания в неё коротких гвоздей, разумеется, не приобретённых в магазине, а найденных где-нибудь на дороге. При этом калоши рачительными хозяевами никогда не выбрасывались, а бережно передавались из поколения в поколение.