Эмигранты

Но мать никак не могла успокоиться. Она говорила, что ей просто омерзительно, что ее так оболгали, что как она теперь сможет поехать обратно на Родину.

— Да, — покачал головой дядя Семен, — после такой статьи в эмигрантской газете туда тебе ехать нельзя! А разве ты думала возвращаться? — спросил он удивленно. — Ты же насовсем сюда приехала! Чего тебе думать о возвращении?! Эх, Машенька, живи, не тужи, — с наигранной веселостью закончил он.

— Но как можно так мерзко писать? — все не успокаивалась мать. — Выдумано все от первой до последней строки! А люди читают и думают — правда!

— И меня десятилетним сделали, — вмешался Леонид.

— Это для жалостливости, — усмехнулся дядя Семен. — Бедная женщина с ребенком на руках!

— Какая все же у вас здесь гадкая атмосфера, — брезгливо поморщилась мать.

— Ну это ты оставь! — обиделся дядя Семен. — Атмосфера у нас самая что ни на есть отличная! Это ее всякие эмигранты засорили! А раньше, — мечтательно покачал он головой, — тут такая благодать была! И нанесло их, нечистая сила, на нашу голову!

— Сеня, — возмутилась тетя Зоя. — что ты сегодня выражаешься, как извозчик!

— Извозчики, милая моя, не так выражаются, если хочешь знать! — дядя Семен поднялся из-за стола. — А ты не хандри, наплюй на эту ерунду, — подошел он к матери Леонида. — Все скоро позабудется! Да эту газетку мало поди кто и читает-то!

Но мать трудно было успокоить. После обеда она ушла в сад, медленно ходила по аллеям, о чем-то невесело думая. Леониду хотелось как-то утешить ее, сказать ей что ободряющее, но он не знал, что может успокоить мать.

К ужину она вышла заплаканная, мало говорила за столом. Дядя Семен только сказал ей: «Да брось ты», и стал разговаривать с тетей Зоей о чем-то незначительном. Но Леониду все время казалось, что и дядя Семен и тетя Зоя чувствуют себя в чем-то виноватыми перед матерью Леонида, словно есть какая-то доля вины и на них в том, что появилась эта гадкая заметка в газете. Быть может, они и сами не сознавали, в чем их вина, но голоса у них были явно виноватые.

Вторая беда обрушилась еще более неожиданно. Мать начала, кажется, немного успокаиваться, когда однажды вечером, к ужину, пришел улыбающийся Константин Николаевич. Он поцеловал дамам ручки, уважительно потряс руку дяди Семена, поздоровался за руку с девочками и Леонидом. Он был весел, смеялся по поводу и без повода и острил.

— Мария Александровна, — сказал он, усаживаясь за стол, — ваше поручение выполнено! Правда, пришлось побегать, похлопотать, но ради моих милых друзей я готов на все!

— Ах, Константин Николаевич, — запела тетя Зоя, томно прикрывая глаза, — вы такой милый, такой обязательный!

— С этими, простите, манзами так трудно дотолковаться, — явно набивая себе цену, продолжал Константин Николаевич, — Ведь им обязательно давай взятку! Но я все же добился и получил ваш паспорт без всякой взятки! Теперь вы полноправная жительница благословенной Маньчжурии! — закончил он и протянул матери Леонида небольшую книжечку в твердых синих корочках.

Мать развернула паспорт и стала читать. Лицо ее вдруг стало бледным.

— Простите, — сказала она тихо, — а почему здесь написано «эмигрантка»? Какая же эмигрантка?

— Да?! — удивленно спросил Константин Николаевич. — Ах да, — точно разъясняя что-то очевидное даже ребенку, воскликнул он. — так это же вполне понятно! Всем, кто приезжает из Совдепии, простите, из России, здесь выдают эмигрантские паспорта! Да, да, здесь других не дают!

— Но я же не эмигрантка! Понимаете — не эмигрантка! — упорно твердила мать Леонида. — Ведь я же не бежала из России!

— Ну, Машенька, — вмешался дядя Семен, — тебе же ясно говорят, что здесь других паспортов русским не дают! Тогда не надо было сюда приезжать! Сидела бы в своей Совдепии!

— Сеня, ну зачем ты так грубо?! — укоризненно сказала тетя Зоя. — Просто Машенька не знает еще нашей жизни и поэтому ее многое удивляет!

— Да, может бы и не надо! — жестко сказала мать, вставая из-за стола. Глаза ее были наполнены слезами. Она быстро пошла наверх, в свою комнату.

— Да-а, — протянул дядя Семен, — расстроилась женщина! Все еще не может привыкнуть к нашей жизни!

Чувство неловкости, возникшее было за столом, тетя Зоя постаралась рассеять просьбой к Костеньке рассказать о самых последних песенках, которые поют в Харбине. Костенька не заставил себя упрашивать, сел за пианино и спел несколько песенок из репертуара Кармелинского — кумира харбинских дам, довольно удачно исполнявшего репертуар Вертинского.

— Какая прелесть, какая прелесть! — восторженно хлопала в ладоши тетя Зоя. — Сколько чувства! И вы так прекрасно исполняете!

— Костенька, — сказал дядя Семен, — я попрошу вас ни кому не говорить, что сестра приехала легально. Знаете, начнутся разговоры, по службе неприятности. Ведь мы китайские подданные, вы же знаете.

— Семен Александрович! — воскликнул Костенька, прижимая руку к груди. — Зачем меня предупреждать?! Я же понимаю! Слово офицера! Никто не знал и не будет знать!