Эмигранты

— Ну, чего ты не ешь-то? — прервал его мысли Арсений. — Что, боишься собачиной накормят?! Так ее здесь нет, здесь чушка — мясо, да трепанги, да фынтеза. Ешь, знаешь, как вкусно! Нам аванец по пятерке дали, пожрать вволю можно!

От выпитой ханы и китайской еды Леонида немного мутило. Выйдя из харчовки и распрощавшись с Арсением и Виктором, он сразу поехал домой, около дома зашел в лавку и купил жевательной серы. Дома долго жевал ее, сплевывая слюну, стараясь убить запах ханшина. Матери дома не было. Он, не раздеваясь, лег на постель и уснул. Разбудившая его мать повела носом и сказала:

— Что это у нас так дурно пахнет?

— Да, наверно, от меня машинным маслом, — стараясь не дышать в сторону матери, соврал Леонид.

— Боже, какой ты гадостью там дышишь! — сокрушенно покачала она головой. — Хоть бы какую другую работу найти!

— Вон ребята в охранные отряды устраиваются. Может, туда пойти?

— Ты что? — испуганно посмотрела мать. — В своем уме? Еще этого не хватало! Для того я тебя растила, чтобы ты под хунхузские пули полез?! Ты, видно, совсем обо мне не думаешь! — вдруг всхлипнула она.

— Да никуда я не поеду, — успокаивающе сказал Леонид. — Просто сказал, что ребята в отряд уезжают.

На другой день Порфирий Иванович сам затеял разговор об Арсении.

— Вот, — сказал он, — правильно парень сделал — пошел на военную службу! Будь я большим начальником, я бы всю молодежь под ружье поставил, полки бы сформировал, не сидел бы сложа руки! Во какая бы сила против большевиков была!

— А кто бы вам разрешил в чужом государстве полки формировать? — спросил Виктор.

— Это в каком же чудом? — не понял Порфирий Иванович. — Это ты про Китай, что ли? Так какой же он чужой?! Маньчжурия, она завсегда, почитай, нашенской была. А китайские генералы очень против большевиков настроены. Ежели им доказать, что если они с большевиками сейчас не покончат, то весь Китай коммунизмом заразится, то они нам все что угодно разрешат! Слюнтявое у нас начальство в эмиграции! Я мечтал, что атаман Семенов за дело возьмется, а и он, прости Господи, в Дайнере с бабой отсиживается!

— Что же это вы так непочтительно про своего атамана говорите! — съязвил Виктор. — Ведь под его атаманской волей служили!

— Я почтения к нему не теряю, а считаю, что надо всех под ружье поставить!

Порфирий Иванович многозначительно замолчал, давая понять, что разговор на эту тему окончен, надел кепку и вышел из мастерской.

— Ты еще долго вчера с Арсением был? — спросил Леонид Виктора.

— Да еще побродили с часок. Бодрится он, а чувствуется, что неохота ему туда ехать. А без работы тоже нельзя.

— А ты не пытался тоже в отряд устроиться?

— А ты? — испытующе посмотрел Виктор.

— Да меня мама не отпустит, — не поднимая глаз, смущенно сказал Леонид.

— Тебя мама, а я просто не хочу туда закабаляться. Ведь потом трудно будет оттуда вырваться. Уж лучше у Порфирия Ивановича пресса крутить, чем в гаоляне от хунхузов прятаться!

— Так Арсений говорил, что на охрану границы их отправят.

— А на кой черт мне чужую границу охранять?!

Виктор стал ожесточенно крутить крестовину пресса. Наступило долгое молчание. Леонид последнее время замечал большую перемену в настроении Виктора. Тот стал раздражителен, часто по пустякам схватывался с Порфирием Ивановичем, был настроен скептически, говорил с едким сарказмом.

— Витя, — прервал молчание Леонид, — у тебя какие-нибудь неприятности? Почему ты так изменился? Каким-то другим стал.

— Какие неприятности? Никаких неприятностей нет. Просто все осточертело! Ты сам подумай — что нас здесь в жизни ждет? Безработица, нужда! А жизнь-то уходит!

— Но не всегда же так будет, — успокаивающе сказал Леонид. — Да и не все здесь плохо живут.

— Вот лучше бы все плохо жили, не так бы обидно было! А то одни живут — во! — из горла прет, не знают, куда деньги девать, а другие с голоду помирают! Ты видел, как большинство китайцев живет? Нищенствует!

— А причем здесь китайцы? Я про русских говорю.

— А далеко мы с тобой от китайцев ушли? Разве что в бане чаще моемся, да не на канах, а на кроватях спим! А за душой-то все равно ни гроша! Вот так!

— А что же ты думаешь дальше делать?

— Да я и сам не знаю! Не знаю, куда податься! В Шанхай ехать — деньги нужны, да без английского языка там никуда не сунешься. Вот ты знаешь, в детстве, помню, у нас в кладовке такую мышеловку ставили — долбленая колода, высотой аршина полтора, стенки внутри гладкие, до блеска обтесаны. Мыши туда упадут, а вылезти не могут, по стенкам пытаются наверх выбраться, а лапки у них скользят, они обратно падают. Пищат там, шебуршат, а потом подохнут от голода. Так вот и мы вроде этих мышей!

— Ну, ты совсем меланхолию развел!

— Нет, это не меланхолия, а трезвый взгляд на жизнь! Я вот часто думаю — за что мы, молодежь, здесь, в эмиграции, столько лишений терпим? Ну ладно, наши отцы с большевиками не поладили, убежали от них, но мы-то здесь причем?

— А что делать? Какой выход?

— В том-то и беда, что нет никакого выхода. Как у мышей!