Эмиссары любви. Новые Дети говорят с миром

Чаще всего от меня доставалось Шерон. «Кролик ты мой подопытный», — утешая, звал я ее. Однажды я усадил ее за стол, дал в руки пачку незаполненных карточек и карандаш. Сам я занял место за другим краем стола с такой же стопкой в руках. До поры до времени я и сам не знал, что за вопросы собираюсь задавать ей. Главное, что эти вопросы будут задаваться наугад, а ответы на них ей нужно будет записывать на своих карточках.

— Напиши, как звали твою собаку, самую первую, которая была у тебя в детстве, — начал я.

Ее брови сосредоточенно сдвинулись, и она сделала запись на первой карточке, положив ее на стол написанным вниз. А я, в свою очередь, мысленно раскрывшись перед ней, стал ждать образа. Поначалу ничего не приходило, но затем у меня появилось какое-то ощущение, поначалу нечеткое, будто бы где-то слева от меня есть маленькая собачка. Высунув язык, она чего-то ждет от меня. Я закрыл глаза и постарался сосредоточиться на этом ощущении.

И тут я увидел, хотя это едва ли связано со зрением, такого себе маленького замарашку, с виду терьера, с просительно открытой пастью и умоляющим взглядом. Словно мы были с ним сейчас под чьим-то обеденным столом и он боялся, чтобы я не перехватил тот лакомый кусочек, который предназначался ему. Продолжая держать его все в том же зрительном поле, я спросил у него, как его зовут. Не стану скрывать — мне ужасно хочется сейчас написать, что песик тут же заговорил со мной человечьим голосом, точь-в-точь как в тех рекламных роликах, где кошки и собаки переговариваются между собой, пока их никто не видит. Но все вышло совсем не так: перед моим внутренним взглядом стали вырисовываться буквы, словно самолетик белым дымком рисовал их в воздухе прямо перед моими глазами, и мне только нужно было дождаться, пока буквы одна за другой сложатся в слова. Так и получилось: чуть подождав, я увидел и само слово — Баффи. Я написал это слово на своей карточке. Точно! Чумазый Баффи[2], иначе и не скажешь.

Я повторил тот же опыт еще трижды. Опять же, вопросы были совершенно случайными: номер дома на той улице, где она жила в детстве, название ее любимой книги и любимой песни. И в каждом случае процедура повторялась: она записывала свой ответ на своей карточке, а я, старательно сосредоточившись, — на своей. С каждым разом ответ появлялся все легче, хотя все-таки нужно было дождаться конца эксперимента, чтобы увидеть, насколько точно у меня все получилось.

— А теперь давай запишем название городка, в котором ты родилась.

Шерон снова взяла чистую карточку, сделала запись и положила ее поверх остальных.

Я почувствовал легкое давление в висках в тот самый момент, когда снова начал сосредоточиваться. Шерон держала в уме название этого города, а я старался подхватить кончик дымной ленты и вытащить ее наружу. И снова я увидел самолетик, который писал слова в воздухе, но с каждой воздушной буквой давление в висках усиливалось, превращаясь в тупую боль. Я старался отгородиться от нее, чтобы удержать в уме образ неба и букв на нем. Еще две-три буквы — и я увижу само слово. Еще секунда — мои виски запульсировали вспышками пронзительно-белого жара, и густыми серыми клубками стало вываливаться и само слово — так, что я мог увидеть его. ВЕРНОНИЯ. Записав слово на свою карточку, я без сил откинулся на спинку стула.

— Что с тобой? — встревоженно спросила Шерон.

— Знаешь, у меня в жизни еще никогда так отчаянно не болела голова. Словно мне череп только что поездом переехало.

— Сейчас заболела или еще до начала эксперимента?

— Не могу сказать… То есть нет, раньше не болело. В самом начале я чувствовал себя хорошо. По-твоему, это как-то может быть связано с тем, что я делаю? Из-за всего этого у меня начала…

— Нет, мне не хотелось продолжать, даже думать об этом не хотелось. — Наверное, все из-за духоты… все-таки тут климат жарковатый… Пустыня… и вообще…

— Джимми, опомнись, какая жара — на дворе февраль! — сказала Шерон. Она положила мне ладонь на лоб, чтобы проверить, нет ли у меня в самом деле жара.

— Может, тебе и в самом деле лучше сделать передышку… и сейчас, и вообще. Смысла продолжать нет — ты и так всех убедил, что можешь…

— Никаких передышек! — я с трудом сдержался, чтобы не накричать на нее. — Это не дает мне передышки, понимаешь? У меня что-то такое есть внутри, что постоянно гонит меня вперед, проверить, насколько меня хватит, что за сила может быть у этого дара. Сам не знаю почему, но я должен продолжать, даже если моя голова расколется надвое.

— Похоже, что так оно и будет, — сказала Шерон. — Все к тому идет. Сам посуди: ты не знаешь, что с тобой сейчас происходит. Ты не знаешь, чем все закончится. Я готова поверить, что какой-то Марко что-то там в тебе включил или оно само включилось с его подачи. Так ведь ты даже не знаешь, зачем он это сделал! И что теперь? Словно тронулся умом — знай себе ложки гнуть да мысли читать, а вот свою интернет-школу забросил, на друзей — ноль внимания, хотя они, между прочим, о тебе беспокоятся.