ЭММА

Каменная дверь, где живу я в теле кроманьонки, закрыта, не понимаю как, но это не важно. Сейчас передо мной около 15–20 разных дверей. И я в растерянности, в какую войти. В первый раз я не сомневалась, эта дверь из камня была самой первой, да и вид у нее был необычный. Как будто в пещере вырубили прямоугольник и в нем же дверную ручку. В общем, мое подсознание творит чудеса. Я делаю шаг в сторону, здесь дверь похожа на вход в сарай или в аул, для меня это почти одно и то же, не хочу туда. Делаю еще шаг, здесь деревянная дверь, похожа на арку с железным засовом, похоже вход в замок или башню, а возможно и в темницу. Скорее всего – средневековье. Интересно, конечно, но я не хочу видеть эти ужасы. Как по мне, так это самая страшная эпоха: казни, охота на ведьм, антисанитария, умирающие на улицах от голода и чумы люди. Нет! Туда я не войду. Остальные двери не так выделяются на фоне этих трех. Здесь есть деревянные и железные, по форме створчатые и раздвижные, похоже на поздние эпохи. Если я правильно думаю, то дверь символизирует определенную эпоху. Каменная – каменный век, палеолит. Дверь аула – неолит, дверь замка – средневековье и т. п. Я решила! Пойду туда, куда велит сердце. Я закрываю глаза, делаю несколько шагов вправо, не считая, и хватаюсь за дверную ручку…

Глава 9

И вот я в другом теле. Сижу на неудобном деревянном стуле, скрестив ноги. Сейчас ночь. Вокруг кромешная тьма, только керосиновая лампа на столе немного освещает часть комнаты, в которой я сижу. Я в длинной одежде, похоже на пеньюар, светло-русые волосы рассыпаны по плечам. Я кладу локоть на стол и тру переносицу. Мне нужно принять важное решение. Меня охватывает множество мыслей и противоречивых чувств. Я слышу легкие уверенные шаги, кто-то приближается из темноты.

Мужской голос спрашивает на русском, вполне понятном мне языке, почему я сижу без электричества. Я отвечаю тоже на русском, что мне и так неплохо, а многие бедные люди вообще живут без электричества и так обходятся. Я заметила, что у меня есть небольшой, совершенно незначительный акцент в произношении. Мужчина подходит ближе и садится на корточки передо мной и берет за руки. Мне это неприятно, но не сопротивляюсь. Теперь вижу его лицо. Короткие темные волосы, небольшая коротко стриженная борода, лицо очень приятное и симпатичное. Он расспрашивает, что со мной происходит. Почему я не иду в спальню. И какую литературу я читала. А я уже не смотрю на него и не отвечаю, отвернула голову в темноту. Мне так горько сейчас. Я убираю его руки и резко встаю. Подхожу к шкафу, его дверца открыта, и, беря в руки маленькую стеклянную бутылку, говорю о ней. Говорю, что хорошо, что уксус придумали наливать в трехгранные бутылки, которые прощупываются в темноте, а то можно было бы принять за мерзавчик, например, и, выпив, отравиться. Я не понимаю, о чем она, да и сама она, кажется, не совсем в себе сейчас. Мужчина подходит, обнимает меня за плечи, в этот момент я начинаю горько рыдать и говорить ему, какой он хороший и добрый человек. Я назвала его по имени – Саша.

Я говорю, что ухожу от него. Саша отходит и не спеша садится на стул. Его лицо освещает лампа, по выражению его лица видно, что это не новость, как будто он знал. Я говорю о том, что наши дети маленькие, и перечисляю: Саше 8, Феде 6, Инне 4, а Варе и 2 лет нет, им нужна мама. Он соглашается. Просто говорит – да. Не ругается, не кричит, а, кажется, спокойно меня отпускает. Меня эта реакция убивает. Я снова плачу. И извиняюсь, много, много раз извиняюсь. Он встает, и мы обнимаемся, крепко, как самые близкие родственники и самые лучшие друзья. Стоим так, наверное, несколько минут. Он говорит идти спать и что утро вечера мудренее. Он дает мне в руки лампу и провожает до спальни, а сам потом почти в темноте идет в свою.